My Colorful Summer

всех деталях... Попу он точно так же мне растянул и покрасил всю промежность и анус. Вообще он старался покрыть краской все тело до последнего уголка. Уже после всего он взял банку с другой, жидкой краской, и кисточкой покрасил мне изнутри уши и ноздри.

Краска совсем не ощущалась на теле, только холодила немножко. Волосы он покрасил другой краской, из баллончика, и объяснил, что от автомобильной они слипнутся навсегда.

Потом подвел меня к зеркалу...

Мои эмоции, боюсь, не в силах описать ни один писатель. Уже в процессе мое сердце сладко замирало от того, что я видела на себе, но когда передо мной открылась цельная картина... Я превратилась в русалку или в морскую фею. Мое тело было покрыто синими, фиолетовыми и лиловыми тонами — от нежно-голубого на лице до густо-синего на ногах. Эти цвета были такими яркими и красивыми, что хотелось кричать от восторга. Краска была с металлическим блеском, будто на мне осели брызги или звездная пыль. Волосы Морис покрасил мне двумя цветами: аквамарином и розовым, который проглядывал сквозь сине-зеленые пряди. Поверх покрашенного он нарисовал мне на теле несколько волн, чаек и сверкающие серебристо-белые звезды. Ну, и изюминкой была грудь. Он подчеркнул ее — оттенил темно-синим снизу и нежно-голубым сверху, а соски выделил, нарисовав на них лучистые звезды. Лицо он покрасил мне голубым, белым и сиреневым, сделав вокруг глаз «макияж» с густыми тенями и стрелками.

Я не сдержалась и заплакала. Впервые в жизни я видела себя такой прекрасной. Они что-то говорили мне, и Морис, и другие люди, а мне смертельно хотелось отблагодарить его, только я не знала, как, а обнимать и целовать его стеснялась, и поэтому просто рыдала и смотрела на сказочную морскую фею, в которую превратил меня волшебник Морис.

Так начался самый удивительный месяц моей жизни. Его описать трудней всего. Во-первых, прошло много лет, и то время превратилось у меня в воображении в сказку, к тому же я потом много фантазировала, и фантазии так сплелись в моей памяти с реальностью, что теперь трудно отделить одно от другого. Во-вторых, я вряд ли смогу подобрать слова, которые выразили бы то, что переполняло меня весь этот месяц. Но я попробую.

После того, как Морис раскрасил меня, я целый месяц прожила полностью обнаженной. Я ни разу не надела даже трусов, пока краска не стала сходить с моей кожи.

Вначале было трудней всего. Я чуть не умерла, пока шла от Мориса домой, сжимая под локтем узелок своих тряпок. Тогда я узнала это особое чувство собственной наготы, «голости». Оно может быть таким острым, что спирает дыхание и отнимает вес. Обнаженная кожа в тех местах, которые всегда были прикрыты тканью, прямо-таки горит, или наоборот — не горит, а леденеет... Не знаю, как описать.

Короче говоря, я впервые шла тогда по улице полностью обнаженной. Как назло, на улицах было довольно много людей. Не знаю, как я не упала в обморок, когда