старый морщинистый член, принялась его облизывать. Ну, это уж слишком! Сосать у этого старого урода? Мне захотелось выбежать из склада и разбить ему башку чем-нибудь очень тяжёлым, например медицинским молотком для ломки костей. Но тогда... меня неминуемо ждала бы армия, и я сдержался...
А она жадно водила нежными губами по его члену и, лаская его по всей длине изящной рукой с длинными перламутровыми коготками, доводила главврача до оргазма. Наконец, из груди старика вырвался глубокий вздох, похожий на плач, он закатил глаза. На его лице, появилось выражение блаженства. Люба быстро выпила его сперму, после чего медленно и осторожно распрямилась. Даже через мутное стекло я видел, как она с трудом сдерживает рвотные спазмы и морщится. Однако выплюнуть её при нём она не посмела...
Тем временем главврач тщательно вымыл руки с мылом (чистоплюй!), застегнул ширинку и поправил галстук.
— Завтра смотри не опаздывай, — сказал он устало, странно покачал головой и вышел. Какое-то время Люба ещё оставалась в перевязочной. Она снова надела трусики, разыскав их где-то под столом, одернула халатик и всё-таки выплюнула в раковину то, что так долго держала во рту. А потом долго ещё полоскала рот от спермы, видимо, чтобы перебить противный привкус во рту...
Хлопнула дверь. Перевязочная опустела. Я тоже вышел. Люба уже, как ни в чём не бывало, ходила туда-сюда по коридору, ставила больным градусники и делала уколы. По её спокойному и безмятежному лицу ни за что нельзя было сказать, что совсем недавно она отдавалась на столе начальнику. Мир снова зажил в привычном ритме, будто бы ничего не произошло. Будто бы там, за стенкой, был какой-то другой, искажённый, низовой мир. Потому что в этом мире, который я до сих пор знал и любил, такого бы случиться просто не могло... Работать в тот день я уже не мог. На душе лежал камень, а из головы не шла эта случайно подсмотренная омерзительная сцена. Несмотря на то, что Люба меня отвергла, мне было её жаль. Главврача же теперь я просто возненавидел. А самое главное, от увиденного кошмара, я ещё больше разочаровался в этой жизни, такой продажной и жестокой...
Вечером того же дня в коридоре у лифта меня остановила медсестра с соседнего отделения — Наташа Саркисян. Маленькая, но крепко сбитая брюнетка, с короткой стрижкой.
— Ты что, за Любкой бегаешь? — спросила она, как бы невзначай.
— Ни за кем я не бегаю, — угрюмо сказал я и, конечно же, смутился и покраснел.
— Бегаешь, я же знаю... — усмехнулась она, — а у нас-то, между прочим, и другие девки есть!
— Какие? — удивился я.
— Хочешь, пойдем, покажу? — предложила она, небрежно поправляя волосы, и как-то странно смерив взглядом... Позднее я научился отличать этот взгляд из сотни других. Но тогда принимал всё за чистую монету...
Не дождавшись лифта, мы пошли в конец коридора, туда, где была кладовка с бельём. Я ни о чём не подозревал.
— Не боишься? — спросила она, отпирая