Настоящий спартанец

и солдата Ромы, который Пашу позвал, в вагоне были еще солдаты Саня и Толик, которые в тот момент, когда Петька в вагоне появился, спали на застеленном матрасами деревянном помосте, выполняющем роль кроватей. Общительный и потому способный легко устанавливать контакт с совершенно незнакомыми людьми, Петька буквально через несколько минут почувствовал себя среди зелёных ящиков так же уверенно, как чувствовал себя уверенно везде: хоть дома, хоть во дворе у тётки Полины, хоть в кухне-времянке у своей бабушки... какая разница, ящики это зелёные или сковородки? Главное — действовать... Минут через двадцать поезд тронулся и, набирая ход, весело застучал колесами. От толчка состава Саня и Толик проснулись, и Петька, думая, как удачно всё получилось, не обратил внимание на слова солдата Паши, обращенные к проснувшимся:

— Толян, тебе смена прибыла...

Солдат Рома при этих словах белозубо рассмеялся, а солдат Паша тут же подмигнул солдату Сане:

— Слышь, Санёк... ты посмотри, какой парень у нас в гостях... настоящий спартанец!

Саня и Толик весело рассмеялись вслед за Ромой, а Петька ничего не понял: в свои без малого тринадцать лет «извращенец» Петька, а именно так назвала Петьку зловредная тётка Полина, был мало искушен в области секса — все его познания в этой области сводились к спорадической, не затрагивающей внутреннего мира мастурбации, и даже когда он делал это совместно с Мишкой, ничего гомосексуального в их действиях не было, потому что не было ничего гомосексуального в их мыслях и помыслах, — они, подёргав членики — погоняв шкурку вдоль ствола-валика, кончали... и тут же переключались на другие, не менее интересные дела; потому-то Петька и не понял, о чем именно говорил солдат Паша...

Толик оказался невысоким, стройным и, как девчонка, симпатичным, похожим скорее на старшеклассника, чем на защитника Отечества; Санёк тоже был симпатичен и, как Рома, белозуб, но в нём чувствовалась несуетливая уверенность и жизненная опытность. Оба проснувшихся солдата какое-то время с любопытством рассматривали Петьку, потом солдат Саня спросил, «не хочет ли Петя хавать», и Петька не мог не отметить про себя, что Саня, сознавая это или нет, спросил первым делом у «путешествующего человека» о самом главном — о жратве. Петька, утром выпивший молока с батоном, есть не хотел, но, не желая обижать беспокоящегося о нём Саню, из вежливости сказал, что, «да, похавать, конечно, можно», и для него, для Петьки, солдат Рома тут же открыл банку тушенки. Тушенка оказалась вкусной, и Петька, который действительно есть не хотел, сам не заметил, как банка опустела. А еще через пару минут Петька лежал на животе на матрасе, по бокам от него лежали солдаты Саня и Паша, солдаты Рома и Толик, сидя у раскрытой двери, курили, и Петька под перестук колес всем четверым рассказывал всякие истории из своей жизни.

Увлеченный рассказом, Петька не сразу почувствовал... или, если говорить точнее, не сразу обратил внимание, как ладонь солдата Паши оказалась у него на попе, и с удивлением и даже