Дневник

В приёмное отделение Марину доставили едва в сознании. Нестерпимая боль исказила черты её лица до неузнаваемости, а под глазами расцветали розовато-лиловые круги. Пальцы рук вцепились в края железной каталки так, что побелели фаланги. Женщина поступала к нам в третий раз, и снова на мою смену. Я отодвинула простынь вниз и осмотрела исхудавшее и измученное болезнью молодое тело. На этот раз кожа была дряблой, вся в пигментных пятнах, черты лица заострились. Она стонала от моего малейшего прикосновения и ничего не говорила. Но я и так всё знала про её болезнь.

— Марина, ты меня помнишь? Это я, Наталья Владимировна. Я в предыдущий раз была твоим лечащим врачом. Ты помнишь меня?

— Да, я помню. Сделайте что-нибудь. Голова вот-вот взорвётся от боли.

Я подозвала медсестру и назначила сразу двойную дозу обезболивающего. И без обследования было понятно, что процесс зашёл слишком далеко. Никакая агрессивнвя химиотерапия тут уже не поможет. И хоть поступала она в плановом порядке, отправлять её назад под амбулаторное наблюдение было нельзя.

— Всё будет хорошо — я мягко положила свою руку поверх её ладони — сейчас сделают укол и боль пройдёт. Я помещу тебя в палату под своё наблюдение. Завтра будет обследование. Ну а потом определимся с лечением.

— Доктор, наверно уже поздно. Сделайте так, чтобы я не мучилась.

— Престань чушь молоть. Полгода назад ты ушла отсюда на своих ногах. В этот раз будет так же.

Она промолчала. Я определила её в палату и назначила инфузионную терапию. Завтра разберёмся. Может быть, что-нибудь сделать ещё можно.

Через три дня обследование было закончено. Итог меня не радовал. Множественные метастазы проникли повсюду и у Марины оставалось совсем немного времени. Заведующий распорядился готовить документы на выписку.

— Павел Георгиевич, я хочу попробовать химиотерапию в сочетании с короткодистанционной гамма терапией. В отдельных случаях это даёт эффект. Ведь ей ещё и сорока нет — пыталась я возразить.

— Поздно, Наташа, поздно. Поверь моему опыту. Ты ей поможешь только тогда, когда оставишь её в покое. Не мучь себя и её. Завтра же на выписку. Всё, что ей теперь нужно — адекватное обезболивание. Как она сейчас?

— Сидит всё время у окна, и что-то там пишет. Пока стабильная. Она сейчас на морфине.

— Вот и славно. Выписывай завтра же.

Как обычно, наутро я делала обход своих больных. Марина спала в своей палате, и я не стала её беспокоить. Очередная доза обезболивающего действовала, и она безмятежно уснула. Пусть выспится. До обеда далеко, и выписные документы ещё не готовы. Собираясь уходить, я увидела, как из под простыни выпала тонкая тетрадь. Я подняла её и перелистала. Это был дневник. Она вела его каждый день. Понимая, что поступаю нехорошо, я спрятала его в папку с документацией и унесла с собой в ординаторскую. До пересмены было два с лишним часа, и я начала читать исписанные ровным женским почерком страницы.

«Я медленно угасаю, но тебя нет со мною рядом. Мне сказали,