Святые

строений этого «пансиона», я спрашивал у нее: «Слушай! Но ведь все твои выпускники, за редким исключением, становятся бандитами, убийцами и одиозными упырями! Зачем ты все это для них делаешь?» Она отвечала: «То, о чем ты говоришь, это — выбор ВЗРОСЛЫХ людей, его каждый делает для себя — сам. А у меня они — ДЕТИ. Они еще не могут сделать выбора. Я ДОЛЖНА дать им этот выбор!»

Я давно заметил, что в Африке, чем более образованный и более (вроде бы) цивилизованный «афроафриканец», тем он бОльшая мразь, садист и убийца, часто даже монстр какой-то. Примеров тому у меня — тьма.

... Интересно, как она пришла к вере. Вере в Бога. Я неоднократно у нее спрашивал, но она все уходила как-нибудь от ответа, или отделывалась общими фразами. Меня это — не устраивало. Я хотел — знать! Потому что было в ней то же самое, что было в моем зарезанном в Чаде капеллане. Что-то такое — неуловимое. Все так, а — НЕ ТАК!

Наконец, она «раскололась»... Может — поверила мне, не знаю.

Она рассказала (очень просто рассказала, я ТАК — не смогу!), что в 14 (четырнадцать!) лет, как-то утром, когда она собиралась в школу, ей явился Иисус, был в таком простом невыбеленном и неглаженном хитоне, простоволосый и босой, но осенен каким-то неземным светом, который она не бралась даже описать. Это при том, что семья ее никогда не была религиозной: в Бога они не верили, поклонов не били, в церковь — не ходили. Он ей сказал лишь, что любит ее и... и ВСЕ!

Это изменило ВСЮ ее жизнь. Вот, она с тех пор (а было ей тогда уже — за пятьдесят далеко) и жила под впечатлением от этой встречи. Она (встреча) не забылась, не засохла, не выцвела, а как бы растворилась в ней, стала неразрывной ее частью.

Она ушла в монастырь, под причитания мамаши и проклятия насквозь атеистичного папеньки (он был хирургом), потом — миссионерство, и вот — пансион для будущих Нельсонов с Манделами.

... Такие дела...

... Потом рухнул апартеид, отовсюду повылезла невозможная какая-то сволочь (ее воспитанники присутствовали непременно!), стали ко всем белым наезжать и отжимать все более-мене ценное, сопротивляющихся просто — грохали, не раздумывая. Она загораживала грудью от бандюков на траках с пулеметам (весьма популярная среди африканцев мобильная огневая точка) своих испуганных детей. Долго. Не один год. Пока... Пока, какой-то из этих приматов не выстрелил ей в голову из пистолета: надоела ему старуха. СВЯТАЯ старуха.

... Лет семь назад, в московском метро, я случайно (тесен мир!) встретил одного своего бывшего сослуживца. Прибалта. Латвийца, или латыша — не помню, да и не знал никогда, наверное. Я всегда к себе в группу старался славян набрать, или бывших советских: с ними мне было комфортнее. Чей-то он по своим делам в Москву приехал. Я его, грешным делом, в покойниках давно числил, поскольку нарвались мы как-то на обкуренных иракцев в городишке Ахуй (не смейтесь, ТАК называется!), и получил этот бедолага три пули из 

---

---

Вернуться назад