больше рассказывал мне обо всём этом, чем давал слушать. Особенно в таких дозах. Мы гулять ходили на то поле, бродили вокруг. Часто ходили до самого Уоллквилля, до Монтичелло. Он водил меня по всем местам, которые так или иначе напоминали ему о том времени и о матери. Он очень её любил.
— Интересно всё-таки, почему вас назвали в честь моего отца...
— А почему вы об этом у него не спросили? У моего отца, в смысле — тут же поправился Стюарт, вовремя рассудив, что так им недолго и запутаться в отцах с матерями.
— Не знаю, — слегка покраснела Флоренс. — Мне показалось это нетактичным. А вы с ним об этом не говорили? Никогда?
— Однажды я спросил его об этом. Мне лет четырнадцать тогда было. Мои друзья носили простые американские имена — Джек, Майк, Гарри, Робби, Дон. Один я был Стюартом — как лорд какой-то. Мне стало интересно, и я спросил отца об этом.
— И что он?
— Он тогда очень странно на меня посмотрел, будто я попросил его купить мне свежий выпуск «Плейбоя», и сказал, что так хотела моя мать. И больше мы об этом не говорили.
Флоренс задумалась. Воцарилось молчание. Стюарт медленно жевал пиццу, с виду потеряв интерес к разговору. Она смотрела то на него, то в окно, словно не решаясь высказать вслух то, что бродило у неё в мыслях, и наконец, словно победив что-то в себе, медленно проговорила:
— У них что-то было.
— У... у кого? — поначалу не понял Стюарт.
— У вашей матери и моего отца.
Стюарт поперхнулся.
— Почему вы так решили? — проговорил он, откашлявшись.
— Женщина никогда не попросит бойфренда просто так, без причины назвать своего ребёнка именем их общего друга. Особенно того, который находится с ними в одной компании.
— Меня сейчас стошнит, — признался Стюарт.
— Почему? — искренне изумилась Флоренс.
— Потому что... — Стюарт чуть было не ляпнул о своих эротических фантазиях по поводу его, Флоренс и мотеля в Олбани, но вовремя прикусил себе язык, сказав вместо этого совсем другое: — Это похоже на индийское кино. А я ненавижу индийское кино. Всех этих потерянных братьев и ненайденных сестёр, разлучённых близнецов...
Флоренс негромко засмеялась — искренне, заразительно, закрыв глаза и чуть запрокинув голову. Стюарт невольно залюбовался ею, особенно — волосами, непокорно разлетевшимися по плечам, и вдруг понял, что именно такой и была его мать — та самая Флоренс, в честь которой и назвали эту женщину её родители, Стюарт и Молли.
— Нет, я далека от этой мысли, — отсмеявшись, заявила она. — Я не думаю, что мы с вами — сводные брат и сестра. Хотя если бы это так... Это была бы такая шутка Бога, которую ещё надо было бы заслужить... Но это — всего лишь женские фантазии в жаркий день, не принимайте их близко к сердцу и не думайте чересчур много над ними. — Она ласково коснулась его руки. — В конце концов, даже если вдруг что-то и было у наших родителей, то до