Первый вызов

его и грубо стучать и ломиться в какие-то самые глубинные и сокровенные пространства, он может быть ворчлив и укоризненен, он многое может, и слова его ясны для тех, кто чувствует, ощущает и понимает азбуку и язык сексуальных предначертаний.

И он помнит, как оборвалось его дыхание и замерло сердце, когда она впервые взяла его половой член в свою ручку. Никогда до этого ни одна женская рука, разве что матери в далеком забытом и быстро оборванном детстве не опускалась ниже его груди. И когда она сама собственными руками, которые он покрывал поцелуями, ввела его письку к себе — это было так невероятно, это было какое-то новое и необыкновенное открытие, он даже и не представлял себе, что это возможно, всегда раньше для него половой акт с женщиной был лишь смягченной формой насилия, когда он сам искал, тыкался своим половым членом, ища куда его поместить, и он спешил, все было нелегко, гладко, омерзительно, девушка лежала безучастная, и он старался не думать о том, что она думала в это время, и все различие было разве, что она не кричала при этом «караул». А мысль, что она и сама могла бы помочь ему в этом, что она вовсе не жертва, а равноправный и заинтересованный партнер — эта мысль не приходила в голову, это бы показалось ему каким-то необычайным извращением, вроде некроманию, и он стремился как можно скорее закончить свое постыдное дело, скорее вновь очутится в защитной броне хотя бы трусиков.

Они постепенно растворяли свой стыд как покров соли с тел и сердец, учились любить друг друга от кончиков пальцев до последней сокровенной тайны, и они уже ложились и прижимались друг к другу обнаженными, чтоб ничто не разделяло их в этом слиянии, пусть все бури и штормы вселенной горят за их спинами, но здесь они были абсолютно голы, абсолютно беззащитны друг перед другом, и лишь взаимная ласка, симпатия и страсть согревают и сберегают их. Здесь они обнажались и открывались друг для друга и для вселенной, стоящей за их спинами со всеми своими жестокостями. Но они уже не боялись, они забывали о них, и значит их не было, а было вот это, только это, и больше ничего. Пусть наедине, пусть в закрытой комнате, но этим они уже бросали свой немой вызов какой-то силе, которая, они физически ощущали, подсматривала за ними укоризненно и с угрозой, но они не боялись, они были не согласны, они прорвали этот таинственно сплетенный заговор, который обрекал их на страдания в их прошлой жизни. Медленно, трудно, но они возвращали себе свое человеческое достоинство, достоинство взаимного уважения, достоинство самоуважения, доверия и любви, которые неумолимо отнимались у них со дня рождения, с первого осознания своего отдельного «я», которое, как им было быстро объяснено, состоит из «чистой» и «нечистой» частей. Они отвергли это. И после мерзости прошлого к ним возвращалась чистота.

Ведь это