Хроника "Розового пляжа"

жить одной, без мужской поддержки. Я бы хотел стать вашим другом, близким другом...

— Насколько близким? — неприязненно посмотрев на него, прямо спросила Вера, сообразившая, к чему тот клонит.

— Насколько можно ближе, — ответил Владимир Дмитриевич, дерзко глядя на Веру, и улыбнулся: — Теперь ведь не осталось никаких препятствий для нашего сближения...

— Вы так думаете?! — была шокирована его откровенностью Вера.

— Конечно, дорогая, — покровительственным тоном произнес тот, подходя к ней и беря ее за руку. — Препятствием для сближения между мужчиной и девушкой является ее невинность, но вы-то теперь женщина... И, если честно, я очень рад этому замечательному обстоятельству!

— Вы рады, что меня изнасиловали?! — потрясенно воскликнула Вера, отнимая у него руку и отодвигаясь.

— Ну, зачем же так грубо! — поморщился Владимир Дмитриевич. — Я рад, что за меня сделали черновую работу. Теперь обычно болезненное расставание с девственностью не помешает мне утолить вашу чувственность. А вы, поверьте мне, очень чувственная женщина, только сами еще об этом не подозреваете.

Он вновь приблизился к Вере и вдруг порывисто обнял ее, прижавшись к ней всем телом.

— Я хочу, чтобы ты стала моей! — страстно сказал он и впился в Верины губы жестким болезненным поцелуем.

Вера запротестовала, подаваясь назад, но Владимир Дмитриевич продвигался вслед за ней, продолжая целовать ее, пока они не уперлись в стол.

Вера, которой уже было некуда отступать, еще раз попыталась оттолкнуть от себя Владимира Дмитриевича, но он, подхватив ее под ягодицы, быстрым движением усадил на стол.

Она дернула ногами, норовя ударить его, но он успел упредить удар, и, сжав крепкими пальцами ее колени, развел их в стороны, вторгаясь своими бедрами между ними.

Вера от резкого движения Владимира Дмитриевича повалилась на спину, ударившись затылком о твердую столешницу.

— Не заставляй меня делать тебе больно, — попросил Владимир Дмитриевич, придерживая ее рукой. — Я этого совсем не хочу...

Почувствовав, что она перестала сопротивляться, он окинул ее долгим оценивающим взглядом, и, задержавшись на ее груди, сказал:

— Вера, подумай сама, каково жить одинокой женщине в нашем жестоком мире... Я буду тебе опорой, и никому не позволю тебя обидеть, только согласись быть моей... Я так тебя хочу!...

И он продемонстрировал ей силу своего желания, прижавшись к ней своим готовым к решительным действиям телом.

Вера молча закрыла глаза.

Восприняв ее молчание, как согласие, Владимир Дмитриевич, резко выдохнув, быстрыми движениями поднял пышные юбки Веры, оголяя ее стройные ноги.

— Ты увидишь, дорогая, увидишь, как тебе будет хорошо! — хрипло шептал он, одной рукой расстегивая брюки, а другой нашаривая у Веры между ног. — Тебе не будет больно, ты же уже не девушка.

Почувствовав, как внутрь нее вторгается чужеродное твердое тело, Вера открыла глаза и, подняв холодный взгляд на своего прерывисто дышащего любовника, сказала:

— Если вы не хотите быть испачканным, лучше отпустите меня — меня сейчас стошнит...

Владимир Дмитриевич на секунду замер, а потом, усмехнувшись и не отпуская ее, наклонился, завернул край вязаной скатерти на лицо Веры, и сказал:

— Обязательно отпущу, дорогая, но не раньше, чем