Богатые тоже люди

этом «несчастненькие» со своей грубой суконной службой, что одного из них она пожалела. Командировочного. Часть его ракетно-зенитная дремала меж хвойных лап тайги, окруженная зелено-голубыми сопками. Все радости — солдатская задница, повисшая над проемом уличного сортира и кусок мяса от повара в обед. Истосковался офицер — по живой и мягкой.

Она отдалась ему на полу, куда был брошен спасательным кругом матрас. С видом таким — оказываю тебе, руський зольдат, гуманитарную помощь по сексуальной линии. Славный пушкарь был хорош со своим орудием и стрельбой из него. Она заснула прямо там же, на полу, без подушки, а очнулась под утро и снова в зоне боевых действий. Её нагло атаковали в задний проход. Лиманов был уверен, что в том настроении, пельмени под водку — масло брызгами на каленой сковороде, жене было — стучать по барабану — в какое место ей задвинули член. Не это её возмутило, два плюс два четыре — и оказался прав. Её возмутило-взмутило-взбаламутило, что был «не Саша», не Саша головкой лез, а другой. Её оскорбило, ноготь сломанный, что её натягивали без её-её разрешения. Случай такой вышел, ах, капуста мятая, слабость козлы почуяли — съели, изнасиловали. «А чего же ты, подруга, хотела? — Лиманов тер на подбородке ночную щетину. — Удивительно, что тебя не трахнули хором. С песнями. Наверное, офицеры эти были чересчур пьяные. Или поголовно верные семьянины». Вслух он, впрочем, не осудил. Рассказывая эту историю с возмущением, ещё похмельная, она, щеки красные, не совсем отдавала себе отчёт, насколько её история бесстыдна, нагла, что Лиманов должен её выкинуть вон, как рваные тапочки, как смятую туалетную бумагу, но она каким-то внутренним чутьём знала — не выкинет. Ещё и пожалеет — тело. Ещё и оттопырит. Она не ошиблась. Под её фарфором битым звенящие крики, что Лиманов должен нанять «бандитов» и «набить им морды», он наклонил её в позу.

Но всё-таки все эти сексуальные забавы жены для Лиманова носили несколько абстрактный характер. Звезды на небе — они светят, а далеко. И что там подле них, какие планеты кружат, неведомо. Он мог лишь догадываться, что любовники с его благоверной — не верной проделывали в постели. Иногда она «открывала тайны», как правило, находясь под хмельком, возвратившись наутро после очередной бурной ночи, но открывала — до-ре-ми — скупо, обрывисто, без фа-со-ля-си-до. Было это обычно так. Лиманов вгонял между ног жены свою колотушку, и она вдруг оказывалась, как ведро в проруби. «Я не виновата, — смущённо кокетливо и полусонно бормотала жена. — Он сегодня что-то очень уж разошёлся. А я устала. Я на самом деле хотела к тебе. На». В другой раз она была непосредственна, как трава, растущая, где угодно, лишь потому, что этого захотела природа. Её ноги не сходились. Она так и зашла в квартиру, раздвигая носки ног влево и вправо, что, впрочем, он отметил лишь позже, при окончательном просыпании разума, при включении всех отделов подкорки; когда секретари сидели на своих местах, директора отдавали приказы, а иные сотрудники