Перфомобиль Саши Зуева

тяжело дыша и совершенно неуместно пытаясь прикрыть рукой возбужденный член.

Через часа два, которые Саша потратил на поиск новых слов к своему рассказу, из которых можно было бы составить более или менее логичное повествование, вернулся Калугин. Он был не один.

— Аркадий Львович! Прошу любить и жаловать. Тоже в своем роде художник. Открыл изумительный магазинчик на Полеской. Секонд хенд. Будем делать ему вывеску. Вот решил зайти, посмотреть, чем живет наш современный деятель искусств. Да заодно и договорчик обмоем.

Тот протяну руку:

— Будем знакомы, Аркадий.

— Александр Зуев.

— Мне о вас Сашенька, Михаил рассказывал. Талант это хорошо. Сейчас талантливых людей так мало. Так ничтожно мало. А те, кто есть, задыхаются под бременем этой пошлейшей жизни. Материальные ценности — вот бич нашего времени.

Между тем Калугин накрыл стол: к бутылки водке на кухонном столе добавилось три стакана, блюдце с неровно нарезанной колбасой, хлеб и банка с огурцами.

— А вот это правильно. Как это по-русски, — одобрительно покачал головой Аркадий Львович. — Ни надо никаких излишеств. Ибо водка, для нас русских, лишь средство. Возможность открыть, излить сою душу собеседнику. Максимально быстрый способ добиться душевного единения, неподдельной искренности. Огурцы, хлеб, колбаса — этого вполне остаточно. Все эти гастрономические игрища — есть в корне неверный, я бы даже сказал, губительный подход к русской питейной традиции.

Калугин разлил водку по стаканом. Аркадий Львович приосанился и произнес первый тост:

— Господа! О покойниках либо хорошо, либо никак. Но я нарушу эту традицию. Наша культура, наше искусство мертво. Мертво давно. Оно похоронено под осколками китча, выверенных расчетливых коммерческих акций и словоизлияний пустобрехов. Хлеба и зрелищ — требует народ. Да будет так! Хлеба и зрелищ! Но, говоря честно, мне несколько не жаль ту культуру, то искусство, которое было растерзано алчущими толпами самодовольных ничтожеств. Потому, что искусство это было — говно. Да, господа! Говно!

Они выпили. Аркадий Львович захрустел огурцом:

— Вот вы молодой человек думаете: как это, владелец секонд хенда, а тоже к искусству тянется. Не скажите. Я, знаете ли, имею к этому самое непосредственное отношение. Разве вы не видите, как магазин бывшей в употребление одежды, точно отражает нашу сегодняшнею ситуацию? Не видите? Так откройте глаза, молодой человек! Мы роемся в старых обносках, и находя что-то там пытаемся выдать за новый взгляд, за некую революционную идею. Постмодернизм, говорите? Не говорите? Вижу — думаете. Постмодернизм — фуфло. Старые обноски двадцатых годов. Я смело говорю — это говоно! Да, да, господа. Именно так! Говно!

— Согласен, Аркадий Львович. — Калугин кивнул. — Вы правы. Не во всем. Но правы. Вот давеча читал книжечку. Моя Танюшка от неё просто без ума. Акунин. Да, да, тот самый. Что же читаю. Понимаю, что не следует — но почитываю иногда этот так называемый мейнстрим. Как вы, верно, подметили: секнод хенд. Старые слава, идеи на новый лад. А цель? Цель понятна — подороже продаться. И что же мы видим? Странное варево, от запаха которого хочется зажимать нос. Нет, не скрою,