Перфомобиль Саши Зуева

Львович, умный человек, но простой истины не видишь. Сам же говорил, искусство мертво, убито этой сугубо материальной цивилизацией. И тут же Сашеньке — чистой души человеку — предлагаешь эти самые ценности. Не выйдет! Я знаю Сашу давно и хорошо, он свою душу не продаст. Уж будьте, уверены, уважаемый Аркадий Львович!

— Да нет, нет! — гость замахал руками. — Как вы все превратно понимаете. Я лишь из самых лучших побуждений. Помочь. Да разве же я не знаю, как сейчас тяжело приходиться молодым, начинающим талантом? Сам был когда-то на их месте. И, очень даже хорошо представляю их положение.

Пили еще долго. Калугин и Аркадий Львович спорили жарко и увлеченно. То и дело слышалось: «Сорокин — говно! Ерофеев — говно! Есенин — говно! Солженицын — говно!». Время от времени Аркадий Львович предпринимал попытки положить руку на колени Саши. Тот упорно отметал его ухаживания. Наконец в полвторого ночи они разошлись.

В подъезде Аркадий Львович с жаром поцеловал Сашу в губы и всучил ему свою визитку, потребовав завтра немедленно позвонить. Саша согласился. Выйдя на улицу, он дошел до расположенной во дворе детской площадке. Его мутило. Обхватив руками какое-то футуристическое сооружения из железных труб Саша начал блевать.

После того, как Саша опорожнил желудок, ему стало значительно лучше. Отчего-то его охватила странная, необычная легкость. Он шел нетвердой, танцующей походкой, попеременно раскачиваясь во все четыре стороны света. Саша чувствовал восторг от множества искрящихся мыслей, внезапно овладевших его. Его охватила странная эйфория.

— Господи, — думал Саша — Это ведь так хорошо! Да, да, непременно хорошо! Ведь и я, господи, никчемная тварь, а тоже частичка мироздания, составная твоего великого замысла, господи! Теперь я понимаю это. Понимаю, что каждый из нас играю эту роль в театре абсурда, что именуется жизнью, вместе с тем часть великого, непостижимого, таинственного и прекрасного замысла. Спасибо тебе господи за это. Спасибо!

Внезапно Саша засмеялся и остановился. Яркая, пронзительная и прекрасная идея пронзила его.

— О, да, господи я понял. Вся моя жизнь, есть лишь подготовка, вступление к другому более прекрасному и великолепному миру. Как я не понимал этого раньше! Мы копошимся в этом грязном мирке, не понимая того, что настоящая жизнь наша не здесь, а там. За этой роковой чертой. Да, да — смерть — это самый главный и значительный подарок, господи, который ты сделал нам. Ибо только смерть все ставит на свои места. Непризнанные становятся гениями, страдающие обретают покой. Как это верно! Как божественно точно!

Саша начал озираться вокруг в поисках того, с кем можно было бы поделиться своим открытием. Вокруг никого не было. Он стоял один, покачиваясь на краю тротуара. Внезапно в его глаза ударил свет.

— Вот оно! — улыбнулся Саша. — Мое время настало. Теперь я знаю что делать. Сегодня, непременно сейчас! Я должен нанести последний мазок на холст моей жизни! Да!

Саша Зуев шагнул с тротуара на дорогу и направился прямо на яркий свет. Последнее, что он успел осознать, это был громкий, режущий