в дом. Мой учитель не сказал ни слова, и я была опустошена отсутствием общения. Мы шли по коридорам особняка, затем сквозь подвальные помещения и в итоге вернулись к конуре, которая стала моим дом. По какой-то причине Леона не стала привязывать меня к беговой дорожке, а ограничилась фиксацией к кольцу в стене, на удивление даже оставив мне некоторую свободу, я могла хоть и с трудом, но лечь на свою резиновую подстилку. Уходя, она оставила дверь конуры открытой, позволяя свету струиться сквозь плотно посаженные прутья маленького окошечка в стене коридора. Зрение и слух были оставлены включенными, впервые на моей памяти, пока я находилась в конуре одна, и теперь, я начала слышать звуки, которые издавали находящиеся в соседних камерах обучающиеся сестры по несчастью.
Я слышала звуки удерживающих цепей, которые дергались и издавали звон при беге на дорожке, я была уверена, что сейчас тренировка была в самом разгаре, было тоскливо это осознавать. По своему горькому опыту, я могла судить, что сами себя, они не слышат, но издаваемая моими соседками ритмичная пронизанная звоном цепей музыка, была для меня достаточным доказательством того, что их всех, обучали, так же как и меня. Связанные и закрепленные в своих псарнях и персональных преисподних, такие же молодые девушки как я, могли только страдать.
Я не знала, как выглядят другие девушки, и какая у них униформа, но я надеялась, что когда-нибудь это узнаю. Как выяснится позже, я была одной из четырех девушек, облаченных в униформу собак, и было еще две группы, одни напоминали коров, а другие кошек, но с ними я практически не встречалась. Остаток дня я ничего ни делала, меня не заставляли упражняться или страдать, в общем, не оказывали никакого воздействия. Ближе к ночи, пришла Леона и распяла меня на подстилке, как делала это раньше. На удивление, она сохраняла молчание и даже ни разу меня не ударила.
В течение следующих недель я возобновила свой привычный ритм, который чередовался тренировками и отдыхом. Моя жизнь была до крайности скучной, и необходимость ношения этой жуткой ограничивающей формы, постепенно смешивалась с моим сознанием. Я начала забывать, каково это, дышать самостоятельно и двигаться без ограничений, план моих хозяев работал, мои переживания о прошлой жизни постепенно растворялись, и я начала ждать какой-то сексуальной стимуляции. Однако, мои хозяева больше не позволяли мне испытывать оргазмы. Продолжительность и жестокость наказаний увеличилась, загоняя меня во все более жесткие рамки поведения, оставляя рыдать в течение нескольких часов, после завершения тренировок. Не нужно говорить, что отныне, я повиновалась всем приказам Леоны беспрекословно, и было совершенно неважно, насколько трудно и унизительно было их выполнять, я абсолютно всегда, реагировала мгновенно, выражая полную покорность. Меня научили, сидеть, просить милостыню и переворачиваться. И еще многим трюкам, постоянно прогоняли по полосам препятствий, похожих на те, которые используют для обучения цирковых животных, но с некоторыми доработками под мои возможности. Для таких