умрет. Но и оставляя все, как есть, вряд ли жизнь ее долго продлится. Она чувствовала, что скользит в темную, ужасающую неизвестность. Сколько протянет ее тело, покуда они окончательно не выпьют из нее все жизненные силы? Год-два? Когда она потеряет всю привлекательность, истаскается и однажды загнется под пыткой?
Ей было жутко страшно. Но лучше умереть сейчас, пока она изредка способна найти в себе каплю мужества и достоинства, чем скончаться лишенной духа, грязной половой тряпкой. У всего есть предел! Своего она достигла.
Мила глубоко вздохнула, собираясь силами, вышла в зал. Слава спал, развалившись на широкой кровати. В окно светило солнышко, что было редкостью для Лондона в это время года. Хотя, наверное, уже скоро весна, она совсем потеряла счет времени... Если прислушаться, может быть, удастся услышать чирикание птиц, шум дорожного движения, смех детей, играющих на улице. Прекрасный, погожий денек, когда так легко наслаждаться жизнью. День, в который ей пора перестать быть жертвой, перестать оправдывать все инстинктом самосохранения, день, когда нужно сделать выбор, сделать всего лишь шаг...
Мила бросила последний тоскливый взгляд в окно, сжала кулаки, собирая всю свою смелость, и повернувшись к входной двери, до предела натянув цепь, изо всех сил закричала.
— Помогите! Спасите меня! Вызовите полицию! Меня здесь удерживают силой! Помогите! Неlр mе! Саll thе роliсе! Рlеаsе, hеlр mе! Не-еее-еlр!
Она продолжала кричать, когда Слава накинулся на нее. Орала и вырывалась, как фурия, пока он пытался затолкнуть ее обратно в звукоизолированную клетку. Она брыкалась, пиналась, царапалась и кусалась, не обращая внимания на удары, которыми он ее осыпал. Она продолжала визжать, когда он наконец вспомнил и щелкнул браслетом, лишая ее кислорода. Продолжала хрипеть, извиваться и сопротивляться, вцепившись в титановый ошейник украшения, надеясь получить хоть глоток воздуха, пока он втаскивал ее в комнату. Она еще помнила, как стащив плед, он обездвижил ее, завернув как мумию, как вцепилась зубами в его кулак, когда он пытался заткнуть ее, помнила его ошалевшие, удивленные глаза при виде ненависти, перекосившей ее всегда спокойное, послушное личико. Потом прыжок в темноту. Мозг отключился. Последней мыслью, бившейся в ней все эти растянувшиеся до космического масштаба мгновения, была «все... мой предел достигнут...»
Глава 10
Последовавшие за ее срывом часы для Милы слились в один непрекращающийся, дикий вой. Слава крепко связал ее, вставил кляп, но девушка не могла остановиться и перестать выть. Очнувшись, она в мгновение ока растеряла всю храбрость и вопила от ужаса содеянного, от осознания, что с ней сделают теперь. Она, как гусеница, ползала по клетке, билась головой о стену и металась мыслями от желания покаяться перед хозяином, умолять о прощении, рассказав все, до искрами вспыхивавшей и разгоравшейся ярости при воспоминании о том, кем она позволила им себя сделать. Эта ярость, подгоняемая страхом, позволяла удерживать сознание в целостности, но тело не желало подчиняться и продолжало выть.
Она тянула свою волынку, когда Слава звонил отцу, голосом нашкодившего щенка, рассказывая о