отворилась, и Никиткина рука втолкнула барышню обратно. Она снова попыталась выйти — не тут то было: дверь крепко держали с той стороны.
Я расхохотался до слез:
— Нет, право, он меня когда-нибудь уморит! Эжени! Ну что ж это такое, а?! Ну нельзя же так!
Эжени посмотрела на меня, на дверь, снова на меня... и, неожиданно для себя, звонко рассмеялась.
Этого оказалось достаточно для того, чтобы сломать лед наших отношений. Шатаясь от смеха, я подошел к ней, и, дружески обняв за плечи, потянул за собой. Все еще смеясь, мы повалились на диван. Я крепко прижал ее к себе, такую нежную, такую родную!
— Не пытайся убежать от меня! Тебе все равно не удастся!
Я положил руку на ее лицо, раздвинул мягкие нежные губы, погладил ровный ряд зубов и попытался разжать их пальцами. Она пустила. Ее язык затрепетал, отстраняясь. Я просунул пальцы еще немного дальше и ласкал бархатистую поверхность языка, пока она не сглотнула. Удовлетворившись этим символическим оммажем, я занялся тем, что интересовало меня гораздо больше. Страшно мешала одежда.
— Давай мы сейчас снимем все это — будет гораздо свободнее дышать! — я быстро расстегнул длинный ряд пуговичек на платье, отшвырнул подальше кружевной ворох белья, и, пока она снова не застыдилась, поскорее лег сверху, прикрывая ее собой.
— В прошлый раз было больно?
— Ах, ужасно, ужасно больно! Какой-то кошмар! Я думала, что умру!
— Это потому, что ты не хотела. Прости меня, я был так зол на тебя! Но не думай об этом! Сейчас все будет по-другому. Я тебя подготовлю.
— Как?
— Вот так, рукою... Сладко тебе, девочка?
— Сладко.
— Видишь, как хорошо. Сейчас войдет как в масло. Раздвинь ножки.
— Ох! Нет!
— Все, не буду, не буду! Обвыкни пока.
— А!
— Все еще больно? Ну хорошо, мы еще поласкаем. Где наш милый секелек?
— Ах! Да!
— Ну вот, уже и не больно совсем. Прижмись ко мне потеснее... Так надо! Иди ко мне навстречу! Давай! Самой же легче будет... Вот так, потихоньку. Только вперед — не назад! Ножки еще пошире раздвинь. И согни в коленочках. Молодец. Обхвати меня.
— Ах! Ах! Ах! Ах!
— Да! Кричи! Кричи — не бойся!
— Боже! Боже! Боже!
Ее крики перешли в рыдания. Она снова рыдала у меня на груди, и мне снова хотелось утешить, убаюкать, уберечь ее. Убить всех тех, кто ее обидел. В первую очередь убивать надо было себя.
В это же воскресенье кузина прислала за мной экипаж. Я осмотрел Никитку со всех сторон, надушил его своими духами, и мы поехали в Сашенькино имение. Веселая светлая усадьба стояла посреди березовой рощи. Дом выглядел свежим и ухоженным, вероятно, благодаря неусыпному дядиному надзору.
Кузина встретила нас в просторной гостиной. Я обратил внимание на модную обстановку, на множество дорогих безделушек. Все говорило о том, что денег здесь не жалеют.
— Как вам понравился ваш экипаж? — любезно осведомилась кузина.
— Да, очень мягкий ход.
— Я хочу подарить его вам, чтобы вы могли без труда навещать