когда ты еще выступала. И куча народа видела на соревнованиях. Так что ничего страшного.
А ведь верно. Я делала всякие кульбиты полуголая перед незнакомыми людьми, а тут, даже вонючий комбинезон снять не могу.
Я перестала удерживать руку Дениса, и мальчику удалось не только расстегнуть молнию, но и ослабить пояс.
Сын смотрели на меня восхищенно, стягивая одежду все ниже. Сначала он увидели пояс простых белых трусиков, но брюки поползли дальше, открывая взорам и сами трусиками, обтягивавшие лобок его родной матери.
Он не остановились и на этом, стягивая одежду дальше. Следующее, что он увидели — крупные бедра бывшей многократной чемпионки по гимнастике. Ноги у меня были длинными и сильными.
Я все еще чувствовала стеснение, но это была не единственная эмоция. Стеснение давно уже смешалось с чем-то другим, чем-то древним и диким, поднимающимся из самой глубины, из подсознания.
Денис полностью стянул с меня комбез.
Я лежала перед ним практически голая. Единственное, что на мне оставалось — трусики.
Я чувствовала странную раздвоенность. С одной стороны, я испытывала стеснение, с другой — откровенно наслаждалась тем, как он смотрел на меня.
— Мама я обнять тебя хочу. Ты ведь хочешь, что бы я обнял тебя?
Да, я очень, очень хотела, что бы сын обнял меня.
Я призывно улыбнулась Денису и сказала:
— Давайте же! Обними меня, обними крепче!
Сын не стали отказывать себе в удовольствии. Он лег рядом и крепко-крепко прижался ко мне. Его ладони вновь опустились на большие молочно-белые шары моих грудей, заскользили по ним, оглаживая, задевая соски, ставшие, казалось, еще более чувствительными. Его лицо было рядом
— Я люблю тебя, мам, — улыбнулся Денис и поцеловал меня в щеку.
Мне было немного щекотно от прикосновений их губ, но, господи, как же ей в то же время было приятно!
— Ммм, — пробормотал сын, не отрываясь от ее шеи. — Мама, ты такая сладка. Не только твои сиськи сладкие, но и ты вся тоже.
Мне было невероятно приятно слышать такие слова.
— Конечно, глупый, — ответила я с нежностью, на которую, казалось, никогда раньше не была способна. — Я ведь твоя мама. Мне полагается быть вкусной.
При этих словах Денис рассмеялся. Он оставил в покое шею матери и, потянувшись, неумело чмокнул меня в губы.
— Не надо.
— Я не могу поцеловать свою маму? Могу ведь. Я твой сын и имею на это право. А ведь почему нет. Что тут такого?
Очередной поцелуй был уже более требовательным, как будто недавних невинных прикосновений ему уже было недостаточно. Он сильнее прижался к моим губам своими, чуть прихватил мою губу, потянул ее, немного посасывая. Мгновение спустя я услышала тихий стон — это сын постанывал от удовольствия, пробуя меня на вкус.
Губы сына были удивительно нежными и сладкими. Но тут я вновь почувствовала, что еще вот-вот, и мы перейдем какой-то предел, заходить за который не стоит.
— Так нельзя, — как можно тверже сказала я. — Ты же мои ребенок. Не надо целовать маму в губы.
— Ты забыла?
— Что именно?
— Ты обещала помочь мне.