Эта невероятная история началась в одном из отелей Крита, где я проводил отпуск.
Отель был недорогой, небольшой и находился на задворках маленького городка, неподалеку от моря и необорудованных пляжей. Фешенебельной роскоши здесь не было и в помине, зато была тишина, цветы на подоконниках и улыбчивые лица людей, не обремененных лишним капиталом.
На отдыхе я — принципиальный индивидуалист: оберегаю свое личное пространство, не отдавая ни пяди его посторонним. Тем более — какое уж там общение, если я не знал греческого, а по-английски говорил только в пределах, позволяющих спросить «как пройти в библиотеку?» Я бродил по городу в одиночестве, слушал море, тишину, купался, загорал, читал книги и был счастлив оттого, что двое суток раскрывал рот только для приема пищи.
И тем не менее — уже на второй день я стал присматриваться к некой группе постояльцев. Ничем особенным они, казалось бы, и не выделялись, если не считать девушки, необыкновенно красивой и серьезной. Даже в ее улыбке была какая-то скрытая грусть, — что, впрочем, роднило ее с двумя ее товарищами: пожилым господином с длинными турецкими усами и мужчиной лет сорока, бледным, тщедушным и гладко выбритым. Все они держались вместе, жили в соседних номерах и так же, как и я, ни с кем не общались.
Несмотря на вполне, в общем, обыкновенный вид, в них было что-то, привлекающее не только мое внимание: я видел, что на них с любопытством смотрели и другие. Невозможно было определить, что выделяет их; пожалуй, все дело было в их взглядах, глубоких, печальных и — каких-то очень «не наших»; я привык к тому, что иностранцы смотрят «не по-нашему», но взгляды серьезной троицы отличались особой «инакостью», неуловимой, как тень. Кроме того, странными были голоса мужчин: высокие, будто подростковые — при весьма почтенных летах. В их лицах было что-то женоподобное, как у голубых.
Вначале я думал, что это иностранные туристы, вроде меня, но потом услышал, как они говорят с персоналом по-гречески. Впрочем, я не настолько освоился в этом языке, чтобы отметить акцент; но, по крайней мере, пожилой господин походил лицом на местных греков. Все трое были похожи друг на друга — при весьма разных чертах лица; я заключил, что это родственники, вероятнее всего — отец, племянник и дочь.
Последняя, конечно, интересовала меня больше всего. Она была не просто красива — от ее красоты захватывало дыхание, как от чуда. Она была жгучей брюнеткой с густыми волосами, прямыми, длинными и блестящими, как антрацитовый водопад, с огромными глазами и необыкновенным лицом — странным, тонким, одухотворенным, как у старинных мадонн. В глазах ее светилась печаль и какая-то загадочная глубина; иногда взгляд ее казался мудрым, как у старца.
Несмотря на красоту, способную бросить к ее ногам кого угодно, она одевалась и вела себя подчеркнуто скромно: носила простые блузы и шорты, говорила мало, не красилась, не кокетничала и казалась всегда погруженной в свои мысли. Мудрый взгляд ее огромных глаз как-то моментально отбивал желание флиртовать с ней; к