Миллениум

и юн...

губы

сжимая туго,

жарко сосу писюн...

Шелковый

кустик черных

над писюном волос...

членик —

горячий... твёрдый...

Нравится? — Не вопрос!

Вытер его — и в спальню

сам на руках несу...

свежесть его дурманит —

в губы юнца сосу...

Фрукты...

Фужеры... Свечи...

Пьём по глотку вина...

Вьюжный

московский вечер...

а на душе — весна!

Скрипочка Страдивари —

тело его... смычок —

мой язычок... —

играю

между упругих «щёк»:

юный

смазливый школьник

ноги раздвинул врозь —

девственно

сжатый «нолик»

нежно целую... сквозь

эти врата ни разу

не проникал никто, —

мальчик

с «мышиным глазом»

стонет в экстазе...

О,

право же,

он не думал,

что можно ТАК любить!..

В целку вжимаю губы...

и —

мой язык скользит,

словно сверло, по кругу, —

жарко

сопит пацан...

дырочка сжата туго —

заперты двери в храм, —

губы

сильней вжимаю

в нежный

мальчишкин зад...

Щёки его пылают...

Негой струится взгляд...

«Щёк» пацанячих нежность

сводит меня с ума —

губы

вдавив в промежность,

трахаю пацана,

словно горячим жалом,

кончиком языка —

губы кусая, малый

бьётся в моих руках...

«Всунь туда... « — он бормочет...

В голосе — страсти дрожь...

«Выеби... — мальчик просит, —

выеби!!!»

Невтерпёж:

он прогибает спину,

задик вздымая ввысь...

Целочку вазелином

смазываю...

«Держись... « —

я прошептал и цепко

бёдра в ладонях сжал...

замер мальчишка...

крепко

чудо в руках держа,

в маленькую воронку

членом упёрся —

ну...

вскрикнул мальчишка

громко! —

сбил я ему

резьбу...

и —

он в руках забился...

Поздно, мой милый! Ох...

медленно

хуй вдавился

в дырочку между ног...

Пломбу сорвал я —

«нолик»

в букву большую «О»

вмиг превратился, —

«Больно! —

заегозил он. — Бо...»

Больно...

Конечно, больно —

всё-таки, в первый раз...

Юный

московский школьник...

ВЕЧНЫЙ, КАК МИР, ЭКСТАЗ!

... Зигфридом из-под душа

мальчик шагнул ко мне...

Кто он?

Сергей?... Андрюша?..

Где —

наяву? во сне? —

нежной горячей попкой,...

ойкая, крутит он?..

Юный Ахилл?..

Патрокл?..

Или он —

два в одном! —

словно

царевич критский —

маленький Андрогей?..

... ойкая,

он двоился

в пламени двух свечей:

дёргаясь

так и этак,

задиком он вращал, —

бёдра сжимая крепко,

я пацана качал...

Выла

за стенкой вьюга...

и — не жалел я сил:

хуй мой,

обжатый туго,

в храме любви скользил...

О,

эта норка между

пышущих жаром «щёк»...

две

половинки нежных

бились о мой лобок...

Тени

крестообразно

дёргались на стене...

Было ему тринадцать**,

и —

двадцать девять мне, —

был ли уже декабрь,

или — январь ещё...

... жарко

вдавившись в задик —

между горячих «щёк»! —

кончил я...

О,

ПОД СЕНЬЮ

ВЕЧНОСТИ — СЛАДКИЙ МИГ!

Греческих академий

классика...

Ученик...

8.

Мальчик

смазливый — в роли

«мальчика», — неофит —

хуем

проткнутый школьник...

... До-

христианский Крит —

остров в Эгейском море,

где

тысячи лет назад

считали, что опозорен

мальчик,

чей юный зад

не возжелал мужчина, —

горе для всей семьи...

нашедшим же

половину —

во славу

гомолюбви! —

на Крите

слагали песни

в те дальние времена:

жил мальчик

с мужчиной вместе,

как с мужем живёт жена.

В древности

знали твёрдо:

ЮНОСТЬ БИСЕКСУАЛЬНА...

... крепко

сжимая бёдра —

выебав

в жопу парня,

в нежные полусферы

пах я вдавил,

кайфуя —

храм

освящая спермой,

в попу струю тугую

выпустил я...

и время

остановило ход...

Кончил —

иссякло семя... —

встретили Новый год, —

руки

разжал я — мальчик

медленно соскользнул

с хуя... «***

Куда,

обманщик?! —

... словно свечу задул

кто-то... и я —

проснулся...

рядом монтёр лежал,

по-геевски

повернувшись

задом ко мне... Я встал —

вылез

из-под тулупа,

оставив горячий зад,

который

во сне я... Глупо?

Но... я же не виноват,

что

этот монтёр так жарко

всю ночь напролёт вопил

о педиках...

сам накаркал:

уснули — и я спустил,

прижавшись

к очку монтёра...

Я педераст... А он?

Кто мы

теперь? Партнёры?..

... Странноприимный дом,

пронизанный

вожделением,

покину я поутру —

кончится

извержением

ночь эта, — я уйду

(от этого обалдуя,

от этого сумасброда,

от этого буйнопомешанного,

пусть слушают этот пьяный бред

его друзья... Он не знает

основы основ всей философии,

а именно:

ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ,

он воображает, будто видит сучок

в глазу ближнего своего,

и при этом не замечает,

что

у него у самого

торчит в каждом глазу

по толстенному бревну. ***),

оставив

записку: ПАРНИ

СПАСИБО ЗА — что? — НОЧЛЕГ

Подумаю...

и — добавлю,

палкой взрыхляя снег:

С НОВЫМ

ВАС ГОДОМ! ПАВЕЛ, —

под

куполом голубым

я

на снегу оставлю

этот автограф им,

в жизни

не прочитавшим

ни одного сонета —

ни

одного! — и даже

не слышавшим о поэтах

Дмитриеве... Уайльде...

Уитмене... Кузмине...

Монтёр —

длинноногий парень —

проснётся... и обо мне

спросит:

«А где же Паша?»

Услышит в ответ: «Ушел...»

«Жалко... « —

невольно скажет...

и — поспешит за стол,

чтобы

опохмелиться...

Вот, собственно, весь сюжет

про то,

как пацан томится

в свои двадцать девять лет

и очень

«не любит» — очень! —

Серёжу и голубых:

над ними

взахлёб хохочет,

клеймит неустанно их,

а

в это же время где-то...

А ранее — остров Крит...

Солдаты...

Юнцы... Поэты...

Ах, как голова болит!

Нальёт

себе. Застаканит.

И снова... О чём рассказ?

О том,

как обычный парень —

нетрахнутый