прижался щекой к липкой Дашкиной раковине, как к любимой игрушке.
Он терся об нее носом и щекой, улыбаясь, как счастливый мальчишка, и целовал влажные, сладко пахнущие лепестки, и подлизывал их языком, наслаждаясь, как цяцей, этим чудом, которое столько снилось ему... Дашка закатывала глаза, улыбаясь еще шире, и всхлипывала от счастья.
— Дася... Дашенька... — бормотал Юрка, не соображая, что говорит. — Иди сюда! — всхлипнула Дашка, и Юрка пополз к ней — к ее лицу и губам. Забравшись, он ткнулся носом ей в щеку, и они засмеялись, глядя друг на друга. Юрка вопросительно чмокнул ее в губы; Дашка улыбнулась, и Юрка чмокнул еще, впитывая вкус ее губ; нежные руки обвили его шею, не пуская обратно, и соленый язычок проник в створки его рта...
Секунда — и они упоенно целовались, всасываясь друг в друга до подбородка.
Поцелуй нарастал, как катящаяся лавина: губы и языки двигались, сосали и лизали быстрей, жарче, веселей, выплескивая застоявшуюся страсть, — и вот уже поцелуй перерос в сплетение ласкающей плоти, которое — сплошной крик и жадное, задыхающееся блаженство.
Юрка слепился с Дашкой, размазываясь голой кожей по ее телу. Сам собой его член нашел вход, сам собой вплыл туда, стягиваясь с Дашкой в тугой ком; в голове у Юрки не было никаких мыслей, кроме «ааа!!!» — и еще: «у нее же там все разъебано должно быть... почему же тесно?» Узкая плотность обволакивала член так сладко, что хотелось рычать, и Юрка рычал, вталкиваясь в плотный ход до упора. Дашка выла, кусая Юрке губы.
«Ого! Зверюга!» — думал Юрка, заглотив Дашке пол-лица. — Аааа! Ааа! — выл он, перекрывая ее и пихая бедрами, как тараном. Хотелось одного — быстрей, быстрей, жарче, сильней; трах перешел постепенно в буйные прыжки на кровати, и каждый прыжок сопровождался криком, изрыгаемым одновременно двумя глотками. Когда стало невыносимо — Юрка вытаращил глаза, уперев взгляд в Дашку, — и хрипло вытолкнул из себя вопль рвущейся лавины: — Ххххгаааэээыыы! Ы! Ы! Ы! Ы! Ы! — и ревел, впрыскивая в Дашку огненные разряды. Дашка ревела вместе с ним...
Это была истерика блаженства, в которой горело напряжение безумной переписки, истощившей обоих.
Эпилог
— ... Что это? Дашк, что это было? — хрипло вопрошал он ее, когда все закончилось. — Ничего. Ты меня трахнул, — отвечала Дашка, улыбаясь сквозь слезы. — Но... Дашк... Дашенька... Боже мой! — Мне было так хорошо, — бормотала она, обняв его. — Сразу видно опытного Казанову. — Да нифига я не опытный Казанова! Даш, я тоже врал тебе. Ты у меня вторая. — Что? — Ну да. Даш... — ... Но ничего. Я все равно переплюнула тебя. Ты у меня вообще первый. САМЫЙ первый. — ???
Дашка тихо смеялась, глядя на Юрку сквозь слезы.
— ... Постой... Я не понима... — А что тут понимать? — спросила Дашка особенным, звонко-нежным голоском и привлекла Юрку к себе.
Тот сопел, уткнувшись в ее кудри, и растворялся в сладком безмыслии, в непонимании, в пустоте, которую нельзя и не нужно было понять, потому что было очень хорошо.
— А я