Барбарис

нашлись бы две-три дюжины похожих на Малыша.

Ситуация все больше занимала ее. Усадив Малыша рядом с собой — прямо на кровать — она сказала:

— Продолжай. Я слушаю тебя.

Но тот мялся, опустив голову.

— Что случилось? Тебе жестко сидеть? В твоем доме более мягкие кровати? Или ты боишься, что тебя здесь найдут стражники? — насмешливо вопрошала Барбарис.

— Нет... Просто...

— Что?

— Просто я еще никогда не был в женской опочивальне. Кроме маминой. Но это... это совсем другое дело...

— И никогда не видел так близко молодых женщин? Верно?

Малыш молчал.

Барбарис подсела поближе.

— Посмотри на меня, — сказала она, приподняв пальцем его подбородок. — Ну же, Малыш!

Тот поднял глаза, блестевшие желтыми отблесками лампы. Барбарис улыбнулась ему:

— Ты милый, — сказала она и легонько коснулась губами его губ. Малыш вздрогнул. — Не бойся меня. Ты убежал от маминой опеки?

— Да... Она и слышать не хотела, чтобы я учился верховой езде, учился владеть саблей и кинжалом... Она хотела, чтобы я всегда носил детское платье. С ней я никогда не стал бы мужчиной...

— Ты уже мужчина, — сказала Барбарис. — Раз сделал то, что сделал. ПОЧТИ мужчина...

— Почти?..

Не отвечая, Барбарис загадочно смотрела на него вполоборота. Потом чуть приспустила халат, обнажив плечи и верх грудей:

— Жарко... Расскажи, что ты чувствовал, когда видел молодых женщин и девушек?

— Я никогда не видел их близко и не говорил с ними... Только однажды... Случайно, на улице... Маме я не рассказал, конечно, и никому никогда...

— Она поцеловала тебя?

— Нет. Мы... просто поговорили. И я... попросил у нее разрешения подержаться за ее руку. И она разрешила... А дома...

— Я знаю, что было дома, — шепнула ему Барбарис. Невинный Малыш вдруг взволновал ее пресыщенное лоно, и оно уже маслилось и ныло, требуя мужского внимания. Она приспустила халат еще ниже: — Знаю, но тоже никому не скажу.

— Можно...

— Что?

— Можно потрогать...

— Что именно?

Малыш молчал, застыдившись до немоты. Рассмеявшись, Барбарис взяла его руку и положила себе на грудь. Малыш задышал часто-часто, будто ему было больно.

— Ну что же ты? Хотел трогать — так трогай, — шептала Барбарис. Рука Малыша проползла по ее груди, робко щупая ее мягкость, как щупают спелые фрукты, боясь раздавить их. Доползла до ворота — и застыла.

Барбарис хихикнула и сбросила халат.

— Чтобы не мешал, — сказала она, наслаждаясь видом Малыша и своим бесстыдством, которое давно уже не приносило ей такого удовольствия. «Я возбуждена, как мартовская кошка», — думала она. — «Такого не было с тех пор, как я... как меня... Однако, не стоит торопиться». Прильнув к Малышу, она стала целовать его в губы — не так, как первый раз, а чувственно, всем своим умелым ртом, хоть и без лишней прыти — скорее нежно, чем страстно.

Потрясенный Малыш подвывал, захлебываясь ее губами. Покрыв поцелуями его щеки и шею, Барбарис столкнула его с кровати:

— Встань передо мной... Встань, Малыш, — ворковала она.

Малыш поднялся, выставив вперед бугор, распиравший одежду. Нежно, смакуя каждое прикосновение, Барбарис спустила ему шаровары, добыв вздыбленный, как портовая