под руку и зашептала в ухо:
«Ты знаешь, кого я внизу встретила? Костю с Виктором. Они приглашают к ним на ужин».
Ну, и конечно, все обиды отлетели прочь.
Константин и Виктор — студенты худграфа — жили в другом общежитии и занимались, в основном, в мастерских, но два раза в неделю у них были семинары по общественным дисциплинами здесь, на третьем этаже, в соседнем кабинете, и, если в тот день преподаватель говорил: «Работаем без перерыва, закончим пораньше», Алена чувствовала себя несчастной.
Когда Алена выходила из кабинета, Костя всегда уже стоял у окна, и бюст его был как портрет со съемным фоном: то Костю освещали яркие лучи солнца, то он виделся в туманной дымке или среди серых струек дождя, и парк подсвечивал его белым снегом или буйной зеленью — и Костя в одной и той же позе, с одной и той же улыбкой и ни на кого не похожий. Все ребята одевались в потрепанные джинсы и пестрые рубахи с распахнутыми воротами, в холодные дни дополняя свой наряд яркими объемными свитерами да ветровками грязно-серого цвета — Костя неизменно был в костюме, чистом, отутюженном, и при галстуке, подобранном к однотонной рубашке. В институте так не одевался больше никто. Виктор, друг Кости, следовал его манере, но костюм Виктора не был безупречен: или чуть мят или нечист, и рубашки не подобраны по тону, а надеты абы какие, и галстук завязан небрежно. Одна — жды, правда, увидев, силуэт в конце темного институтского коридора, Алена приняла было Виктора за Костю: он стоял у стены, разговаривая с какой-то девушкой, чуть склонившись к ней в изящном полупоклоне, и сердце Алены екнуло ревниво, но тут силуэт поднес руку с сигаретой к губам, и, еще не видя лица, Алена уже знала, что ошиблась: Костя не мог курить, разговаривая с девушкой, даже если девушка курит.
Ребята с худграфа (но только не Костя!) приходили к ним вечером на жареную картошку, могли и бутылочку с собой прихватить, но к себе — да еще ...не просто поужинать чем-то домашним, как прибегали сами, а на вечеринку — не приглашали ни разу, и никогда еще Алена не оставалась с Костей наедине. Никогда они вдвоем не разговаривали. Никогда не танцевали. Алена удивленно прислушалась к себе: ей бы задохнуться от счастья, а она лишь удивилась, радостно удивилась, но... и только?
— Я ожидала большего восторга, — сказала Валентина, небрежно запихивая в сумку учебник, — видно слишком долго ты ждала, перегорела, — и добавила с ворчливой укоризной, — ну, ты еще скажи, что ты не можешь, занята, у тебя другие планы, вообще, что ты не рада.
— Я рада. И могу, — пожала плечами Алена. — Какие у меня планы? Мне один день передохнуть надо. У меня зарубежка изо всех клеточек наружу ползет. Для политэкономии — ну, никакого нет в голове закоулочка.
— Один учебник, — рассудительно ответила Валя, и они пошли к лестнице. — Даже если не знаешь ничего, его за пять дней наизусть