девушка помогла мне снять, и, пораженная видом моих рельефных мышц, припала губами к соскам, даря им ласку с нежностью и забвением, то нечто набрякшее в брюках испугало ее.
— Не бойся, почувствуй его. Погладь.
В голове девушки всплывало что-то нехорошее. Она не могла сопротивляться ласкам и не могла не отвечать на них, но продвижение к кульминации и переход к более активным действиям будили ее разум и самообладание.
— О боже, нам нужно остановиться.
И хрупкая женская рука удержала мои пальцы от проникновения в святая святых, которое я вознамеривался сделать.
— Милая, Лера, я все сделаю как нужно, тебе не будет больно, я позабочусь об этом.
И я сжал ее пальцы, продолжая движение внутрь трусиков. Протест.
Да черт возьми, мне это порядком надоело!
Не обращая внимания на шквал эмоций в чужом сознании и попытки высвободиться из объятий, крики, готовые сорваться с губ моей визави, я навалился на нее сверху и посоветовал:
— Чем больше ты будешь сопротивляться, тем больнее будет. Ты поняла?
Но она не поняла, и непокорное тело стало извиваться подо мной, как у змеи, а ногти впивались в мои руки так, что выступала кровь. От ее зубов я едва успевал уворачиваться. Неопытная девочка, она совсем не понимала, что демонстрацией своей гибкости и ловкости она только подливала масла в огонь.
Член был обнажен, трусики спущены ровно настолько, чтобы грубо войти и разорвать преграду... Моя рука лежала на шее девушки так, чтобы голова была неподвижна, дара речи я ее лишил.
Мое тело горело, жажда рисовала перед глазами кровавые круги. В последний раз я взглянул на бледное лицо моей подопечной и устремился к ее лону...
И вдруг я замер. Моя память, она настойчиво взывала ко мне. И я вспомнил войну. И девочку-соседку, рядом с которой жил когда-то. Когда фашисты пришли за ней, она была из еврейской семьи. И я не смог защитить. Их было восемь. Девочка была одна, она кричала, царапалась, вырывалась, но потом бывший среди них ублюдок-медик что-то ей вколол, и она стала их послушной игрушкой на целых три дня. Вся она ниже пояса было огромной зияющей раной, и, наверное, Бог был к жертве милосерден — после этого она прожила не более трех дней.
Валерия почувствовала паузу в моих действиях. Я ослабил хватку, а затем вовсе убрал руки.
Еще больший страх.
— Черт возьми! — не сдержался я.
Я словно в полусне отошел от кровати и пошел в ванную, где опустил голову под кран и включил ледяную воду. Мне жутко хотелось крови. Но я был себе противен, и это казалось, сравнительно новое для меня чувство.
После ванной я заглянул на кухню и налил в бокал немного красного вина. Не себе. Меня бы вытошнило от алкоголя сейчас, а желудок бы сошел с ума.
Она почти не шевелилась. По щекам ее катились огромные бусины слез. В мыслях — острая боль.
Как же все это мерзко!
Я сел на кровать, девушка слегка отодвинулась, будто это могло защитить ее.
Протянул