Костя + Лиля =

а? Помнишь Сизизмунд Палыча?..

Никто никогда не слышал о ней. Ни родители, ни друзья, ни однокурсники.

Бабушка, как обычно, не вникла и внушала Косте:

— Ладно тебе убиваться-то. Одна Лиля ушла — другая придет. Знаешь, сколько таких Лиль? Твое дело молодое. Сотри ее из памяти! Сотри!

— Стереть? — крикнул Костя.

Он вдруг вспомнил, что орал ему чувак во сне.

Тот орал:

Я СОТРУ ЕЕ ИЗ ТВОЕЙ ЖИЗНИ!..


— 1 —


— Константин Иваныч, поздравляю! Мировая сенсация! Пресса от всех ведущих агентств... весь интернет гудит, и даже Мак-Моррен из Гарварда... А Китай-то, Китай! Знаете, что предлагает, да?

— Знаю. Коль, я ужасно устал, — сказал профессор Зотов, проходя в лабораторию. — Три дня на ногах. Мне бы соснуть часок-другой...

— Так давайте я в дежурке вам постелю, Константин Иваныч! Наталь Семенна разрешит, не думайте, мы с ней дружим...

— Ну я прошу тебя, — устало протянул профессор. Коля Копейкин, его ассистент, секретарь, фанат, правая рука, курьер, лаборант и т. д. и т. п., был и незаменим, и невыносим. Иногда у него получалось быть тем и другим одновременно. — Прошу тебя, Коль. Вечером еще работать.

— Работать? Я поражаюсь вам, Константин Иваныч! После такого доклада...

— А кто за меня поработает? Мак-Моррен из Гарварда?... Через час зайдешь, разбудишь меня. Я закроюсь изнутри. Вот код, откроешь... Но только не позже.

— Ок, Константин Иваныч. Отдыхайте. Отдыхайте... — пятился Коля.

У него были влюбленные, как у девушки, глаза, увеличенные очками-оглоблями. Зотову вдруг стало противно.

(... Ччерт! Хороший парень же... Талантливый...)

Дверь мягко закрылась. Зотов подошел к ней и набрал код. Убедившись, что дверь заперта, подошел к койке. Сел на край, вздохнул. Посмотрел на часы.

У него был час.

Пятнадцать лет он ждал этого момента. 5898 дней (да, он считал их) — 5898 дней работы, бессонных ночей, борьбы, обмороков, унижений и снова работы, упорной, каторжной работы без отдыха и надежды.

Надежда появилась только три года назад, когда явления, описанные им в теории, стали подтверждаться экспериментами, вызывая сенсацию за сенсацией. Открытая им наука — биопрограммирование — переселилась из «псевдонаучных теорий» в «молодые и перспективные дисциплины»; возможность работать с человеческим подсознанием, как с программной средой, успела превратиться из фантастики в модную теорию, а из нее — в норму. Зотов стал культовой фигурой в науке. И даже его невозможная идея о том, что жизнь — это Интерфейс, а сон — выход из Интерфейса в Программирование, в иное измерение бытия, где есть доступ к Центральному Компьютеру — даже эта идея вызывала уже не смех, а снисходительные вздохи: мол, у каждого гения свои причуды...

И только он один знал, Для Чего Все Это Было Нужно.

Еще не был проведен решающий эксперимент на человеке. Профессор знал, что теория не готова к нему, и сам себе казался блуждающим в тумане по золотому прииску: время от времени попадались самородки, но он не понимал жилы и не видел системы в своих находках. Единственное, что Зотов знал наверняка — что он на прииске, и самородков вокруг много.

Но ждать он больше не мог.

Глубоко