Костя + Лиля =

А... еще один вопрос. Можно?

— Ну, валяй, — недовольно буркнула Наталь Семенна. — Какой такой вопрос?

— Кто... он?

— Какой такой «он»?

— Ну... Вы ведь понимаете. Кто ее... забрал от меня?

— Эээ, милок! — Наталь Семенна покачала головой. — Придуриваешься опять? Сам вить понимаешь, какого уровня тут воля замешана, коль Он смог удалить ее из твоего Интерфейса со всеми драйверами, файлами и прочим мусором. Таких субъектов вам, тараканам двуногим, знатьне положено. Интерфейс зависнет. Не твоего ума это дело-то.

— Ну, а все-таки? Должен же я знать своего врага?

— Пизде тримандоблядской ты хуй ебаный должен, блядь! Отъебитесь, Константин Иваныч! Отъебитесь! — заорала вдруг Наталь Семенна, расплываясь радужным пятном. Лицо ее перекособочилось и проросло очками-оглоблями, продолжая орать: — Отъебитесь, Константин Иваныч!..

—... Очнитесь, Константин Иваныч! Очнитесь!

Оглобли материализовались и зависли над ним.

— А? Что?..

— Очнитесь... Фффух. Кажется, жив, — выдохнул Коля, поправляя очки.

Вокруг зашумели.

— Виа Алегриа, 217, Буэнос-Айрес, Аргентина, с восьми до восьми, — сказал Зотов, глядя в никуда. Потом привстал, как робот, на койке и нащупал на столе ручку и бумагу, заранее приготовленные.

— Что? Что он говорит? Что он пишет? — гудели сзади. — На себе... героически... во имя науки...

— Ви-а А-ле-г-ри-а, — приговаривал профессор, записывая заклинание, которое испарялось из памяти быстро, как дым. — Ар-ген-тина... Да? Добрый вечер, коллеги...

— 2 —

Виа Алегриа оказалась обшарпанным проулком на задворках города. Такси, как видно, было здесь чем-то вроде НЛО, и на Зотова, вылезающего из машины, сбежалась глазеть вся улица.

Косясь на полуголых брюнеток (они казались ожившей массовкой мыльной оперы), он вошел в №217. И тут же, прямо в дверях, натолкнулся на смуглое плечо в розовых кружевах.

— Sоrrу, — сказал он. — I nееd tо find а sаmе girl...

(... Ччерт! Надо было не «girl», а «wоmаn»...)

— Гёлл? — переспросило плечо. Оно было голым и бархатным, как на фотошопных картинках. — Оу, си, си! Гёлл!

Зотов попятился.

Он не знал испанского, девушка не знала английского. Она была совсем молоденькой, лет восемнадцать (или хрен их знает, латинок, когда они созревают), и бархатно-кружевной, как с рекламы. «Фотошоп», — снова подумал Зотов, ерзая под взглядом масляных глаз.

— Гёлл! Энтрар! Энтрар! Гёлл! — смеялась девушка и тащила его, ухватив за руку, наверх.

— Nо, nо, thаnks... ты не так поняла... — бормотал Зотов, переходя на русский от беспомощности.

Кружевные бедра латинки кричали громче ее голоса. Все эти пятнадцать лет у Зотова не было секса. Он не мог, не имел права...

— Но... но... — бормотал он, растворяясь в масляных глазах, как в сиропе. Латинка видела, как действует на него, и улыбалась ему до ушей. Она была ребенком, вселенным в тело женщины, только-только созревшее. Именно это сводило его с ума в Лиле...

Он не понял, как очутился в номере, как его раздели, уложили и легли под него. Он весь состоял из каменного стояка, который надо было окунуть в сироп бархатного тела — и тогда будет жизнь и счастье, а иначе смерть...

Это было то самое, отчаянное, без тормозов, когда разум выключается, выпуская на 

---

Фантастика

---

Вернуться назад