был открытый доступ к счету, где Гюнтер успел поднакопить приличную сумму.
— Ладно-ладно. Я ж скупердяйка, вы знаете.
• • •
Наступил долгожданный день.
Для начала Лайли бесцеремонно выдернула Гюнтера из постели и выкрасила его редеющую шевелюру красным и салатовым («нестойкая, нестойкая, не будьте занудой»).
Затем в квартиру ворвалась девчачья компания, презентовавшая ему подарок — розовую пижаму с быком и надписью «Возбужден и смертельно опасен».
После этого Гюнтеру устроили «допрос»: он должен был признаться, чего ему хочется так, что ну прям сил нет. Гюнтер отшучивался, но девицы делали «детектор лжи» — визжали, как поросята в агонии. Пришлось говорить, как есть.
Больше всего Гюнтеру хотелось, чтобы они все убрались и дали ему поспать, но этого он говорить не стал и начал со второго по силе желания — чтобы его никто не дергал звонками и поздравлениями. Тут же все его мобилки были торжественно казнены через обесточивание.
Следующим желанием был тайский массаж. Когда Гюнтер вышел оттуда, розовый и разомлевший, желания поперли из него, как фарш из мясорубки — пообедать в старой харчевне, вздремнуть на травке, погладить медведя... Проезжая мимо лавки букиниста, Гюнтер вдруг вспомнил, что он библиофил, нырнул туда и вынырнул через час, обалдевший, как тот самый медведь. В руках у него были свертки с тремя дорогущими талмудами. Похоже, юбилей удался.
Перед сном к нему зашла Лайли в ночной рубашке, краснощекая и почему-то смущенная (иногда на нее находило).
— Мой дорогой монстр... эээм... — начала она тихо и торжественно.
— Что, мой дорогой гуманоид?
— Я хотела сказать... эээ...
— Кажется, ты хотела сказать мне что-то приятное, но стесняешься, — Гюнтер подошел к ней. — Тогда давай лучше я скажу. Это самый лучший день в моей жизни, и я не собираюсь делать вид, что ты тут ни при чем. Если я тебя обслюнявлю, ты меня ударишь?
Он чмокнул ее в горячую щеку. Лайли шумно вздохнула.
— Раз ты меня не бьешь, я зайду еще дальше. Кажется, кое-кто рос, рос и вырос в самую настоящую богиню. Не обижайся, Лайли. Просто ты стала бессовестно красивой, вот и все.
Она дернула его за нос и выбежала из комнаты. «Вот козленок», — думал Гюнтер, прислушиваясь к теплому послевкусию дня.
Через пять минут, когда он уже надел пижаму (новую, с быком, хоть она и была на два размера больше), Лайли зашла снова.
— М? По-моему, мне идет, а? — Гюнтер приосанился.
— Угу...
Она была какой-то странной. Щеки ее горели, глаза тоже, и неизвестно, что больше.
— Ну давай уже, решайся и говори, что хотела сказать, — подмигнул ей Гюнтер. — Я же вижу, что оно в тебе сидит и никак не выскочит. По спине похлопать?
— Не надо, — хрипло сказала Лайли. — Я... да, я хотела сказать вам кое-что. Во-первых... Пять лет назад один носатый монстр подобрал одного бездомного лепрекона. Это было очень непрактично, потому что лепрекон был невоспитанный и гадил на паркет, и... Но...
— Так, — сказал Гюнтер. — Сейчас будет что-то очень пафосное.
— Не перебивайте! Я хочу сказать, что... невозможно сказать, сколько вы
Потеря девственности