Судьба

дрогнула, стукнула о столешницу, и Егор обернулся от плиты, глянул Алене в глаза, и улыбка его была, как всегда быстрой, летучей, но сейчас она не была усмешливой, она была грустной. Егор, снова думая о чем-то далеком, и это задело Алену, разлил чай и снова посмотрел Алене в глаза и вновь улыбнулся грустно, даже печально. Но почему — печально? — кричали глаза Алены, а Егор, что казалось, читал все ее мысли, крика ее как бы и не слышал, повернулся к окну, долго смотрел в темное стекло... Чай остыл. Алена хотела окликнуть Егора, мол, эй, где ты, я, между прочим, здесь, и, обиженная, тоже глянула в темноту окна, и поняла, что Егор как в зеркало все смотрит и смотрит на нее. Но отчего же в зеркало, когда вот она я, ты только повернись. И она тоже стала смотреть в зеркальное его лицо и все ждала, что вот сейчас он что-то там, наконец, додумает, повернется от окна, встанет за стулом Алены и руки его коснутся ее плеч...

Егор резко повернулся, глянул на Алену — взгляд новый, незнакомый, неулыбчивый, и явно хотел что-то сказать. Смотрел ей в глаза, куда-то в их невидимую глубину, словно понял, что не в темном окне, а здесь, в глазах Алены спрятан нужный ответ на его вопрос. Вздохнул, и, не сказав ничего, вновь отвернулся к окну.

Алена, что только что замерла в страшновато-блаженном ожидании важного для них обоих разговора, обиделась на его повернутую к ней спину и чуть не расплакалась от обманутого ожидания. Но Егор почти сразу же обернулся к столу, но так, словно не было огромной такой кричащей паузы в их разговоре, поставил на огонь остывший чайник, достал с полки сладости и вновь начал кормить ими Алену, как маленькую сестренку, а потом сказал: «Сам уберу, а ты — спать, каникулы еще не начались», — и улыбнулся прежней насмешливой улыбкой, и столь разительна была в нем перемена, и так обманулись ее ожидания, что Алена даже не стала пререкаться, кому из них убираться на кухне и не стала сообщать Егору, как хотела было, что она уже взрослая и как-нибудь сама разберется, когда ей спать ложиться, но Егор и не дал ей времени возражать. Словно что-то вспомнив, ушел в комнату, чтобы не мешать Алене готовиться ко сну.

Так Алена, дутая, и плескалась в ванной, но когда она, вся так же по-детски надутая, вышла из ванной, и Егор вышел из комнаты, на миг остановился возле Алены, сказал ласково: «До завтра. Спи спокойно, моя хорошая» и губами коснулся ее виска еле слышно, так что и не поймешь, коснулся или только померещилось ей, и пошел дальше на кухню. И у Алены вновь слезы выступили из глаз... И она шмыгнула в комнату, и там с мокрыми волосами, с непросушенным лицом, на которое влажное хотела положить крем, стояла, прижавшись к двери, и ждала: вот сейчас