нас с тобой, останется без последствий? Конечно, романтика и предохранение — две вещи несовместные, но...
У Витьки был такой ошарашенный вид, что Лина снова улыбнулась и сказала: — Ты ее обязательно полюбишь. Обязательно. Я знаю. А сейчас — слушай главное.
Пока Кукуриней в силе, я не смогу быть с тобой. Одолеть его можно двумя способами. Первый — жертвоприношение. Я могла бы воплотиться на десять минут в земное тело, у меня достаточно сил для этого, — и убить кого-нибудь. Но... Тогда я потеряю свой свет, свои волосы, свой огонь Эа. Да и вообще... это невозможно, ты понимаешь, да? Остается второй способ... — Савельич? — Да. Грыганак горит желанием отомстить,...он рвет и мечет, он готов стереть Кукуринея в порошок, и мы поможем ему... в разумных пределах. — Клин клином? — Именно! Для этого нужно сделать очень простую вещь. Слушай меня внимательно. Когда ты будешь в N-ском районе — тебе нужно заехать в деревню Путь Ильича, бывшую Вурдалаковку. Там по улице Коминтерна, 9 живет Кира Мефодьевна Басаврюкова, иначе — Буроба. Кукуриней не будет пускать тебя, но мы справимся с ним.
Скажешь ей всего четыре слова: «поклон Буробе от Грыганака» и вручишь ей вот это: — Лина протянула Витьке странный предмет, источавший дымчато-зеленоватый свет. — С этого момента Кукуриней будет бессилен помешать тебе. Она спросит, что тебе нужно, и ты скажешь: «Уирр». Запомнил? — Уирр, — повторил Витька, холодея от таинственности этого созвучия. — То, что она даст тебе, нужно правдами и неправдами переправить на зону и передать Грыганаку. Остальное решится само собой. Вот и все. Будет трудно, будет страшно, но я верю в тебя, в себя и в твоих друзей. А сейчас...
Лина подняла посеребренный обрубок. Из его кончика вырвалась вспышка голубого света, окутавшая змейкой фигурку Лойи. Лойи растворилась в ней и исчезла, как картинка на погасшем экране.
— Полюбовалась на живого папу — пусть теперь побудет дома, — сказала Лина и сделала неуловимое движение плечами.
Струящаяся ткань, окутывавшая ее, вдруг скользнула в никуда, мерцающий свет мягко погас, будто за сценой приглушили софит — и Витька ахнул.
Перед ним стояла Лина — живая, осязаемая и голая с ног до головы.
Ее тело было совсем не таким, как четыре года назад. Тогда оно было, как весенний побег в первых цветах, — а теперь...
Теперь все в ней было спелым и набухшим женской силой. Всю ее распирал невидимый чувственный ток — от выпуклых губ до ступней; вся она была живым сосудом, переполненным густой свежей сладостью. Тяжелые бедра, узкая трепещущая талия, вздыбленная грудь, полная и тугая, как мехи с вином, большие щедрые соски, к которым хотелось прильнуть и выпить из них всю сладкую силу, набухнуть ею доверху и досыта...
«А смотрят, как и раньше, в разные стороны, хоть и стали втрое больше... Интересно — там у них тоже кормят детей грудью?» — думал Витька.
Холмик между ее ног, поросший серебристым пухом, топорщился вперед, и большие губы бесстыдно распахнулись, едва прикрывая клитор и лилово-розовые складки бутона, буйно выпирающие наружу. В