и сожжет ее, пришло странное чувство свободы и власти над всеми взглядами, сжигавшими ее кожу. Свобода окутывала ее голый торс, струилась по груди и плечам, и Лизе казалось, что тело вот-вот вспорхнуло бы в воздух, если бы не что-то, что удерживало его снизу. Все главное в Лизе переместилось в грудь, в соски, и, хоть Лиза продолжала говорить и вести урок, две набухших клубнички управляли и ею, и всем классом.
Конечно, не было отбоя от вопросов:
— Ты делаешь массаж?
— А как тебе нравится, когда целуют соски?
— Там есть силикон?
— Неужели сами такие выросли?
— Ты их, что, удобрением мазала?
Лиза парировала, как могла, купаясь в хмельном бесстыдстве, которое оказалось самым сильным наркотиком в ее жизни. (До того самым сильным был экстэзи, от которого Лиза полезла целоваться с алкашом, а тот наблевал на нее. С тех пор она зареклась глотать любую наркоту.)
Урок промелькнул, как мгновение. Попозировав напоследок всему классу, Лиза оделась и вышла, как сомнабула, на улицу.
У выхода ее ждал Трэвис.
— Можно, я подвезу тебе домой?
— Спасибо, я лучше пройдусь пешком.
— Можно, я провожу тебя?
— Ээээ...
Лиза вдруг осознала, что тот говорит по-русски.
— Теперь я знаю что ты не обманываешь. Ты делаешь то что обещаешь. Мой папа говорит все белые всегда обманывать. Особенно все белые русские всегда обманывать. Но те белые русские которые не обманывать их надо ценить больше миллион доллар. Больше сто миллион доллар! И я хочу показать тебе то что я умеешь, — говорил Трэвис с сильным акцентом, но почти правильно.
— Умею...
— Оу, сорри. Умею... Давай, Лайза. Спрашивай меня про Гитлер!
— Про Гитлера?
— Про Гитлер, про Линкольн, про Мартин Лютер Кинг! Я все ответишь... эээ... ответю!
— Отвечу...
Она спрашивала, млея от того самого холодка, и Трэвис вдохновенно рассказывал ей про газовые камеры, про войну Севера с Югом и про Марш на Вашингтон, делая одну ошибку на два-три предложения.
Конечно, Лиза могла придраться. Но она почему-то делала вид, что не замечает ошибок...
«Я устала», — говорила она себе. — «Все-таки такой день...»
Трэвис довел ее до подъезда. Лиза думала, что тот начнет напрашиваться домой, но Трэвис сказал только:
— Я буду радостный увидеть тебя завтра. Завтра воскресенье и мы можем гулять по интересный места...
Только на пороге своей квартиры Лиза вдруг поняла, что ее никто не лапал за голую грудь. Более того, даже не делал попытки.
Ее эротические кошмары, от которых она кончала по ночам, не сбылись.