Гуляй, Вася!

постели с Василисой смешило несуразностью. Блеф майора, несмотря на кажущуюся правдоподобность и даже логичность размышлений — я, мол, подходящая кандидатура для скучающей супруги — навёл меня на тягостную грусть и раскаяние в порочности помыслов.

Я ведь действительно втюрился в Васю с первого взгляда. С того самого момента, как наши взгляды пересеклись на крыльце подъезда, я волочился за красоткой втихомолочку. Не позволял себе лишнего, но и не скучал в тёплой постельке. Замужняя женщина — табу, неприкосновенный плод на дереве семейного дабрабыта.

«Не ешь его, козлёночком станешь», — увещевает мама с одной стороны комнаты.

«Как аукнется, так и откликнется», — намекает отец на баланс сил в природе с другой.

И только братец мой родимый бормочет в губы:

«На ловца и зверь бежит».

Навязчивость рогоносца вызывала обратный эффект:

«Это ж какой скотиной надо быть, чтобы так с женой обращаться?» — возмущался я, испытывая благородное воодушевление.

Жалость к Васе затмила все другие чувства и прежде всего похоть. Сострадание к заложнице, наложнице ревнивца пробудило гнев праведный.

Уже в следующий вечер я слушал ругань Никифорова не скрывая отвращения.

— Блядунья! Пизда небритая! Кому ты, нахуй, нужна такая? — орал майор. — Что? Хуйло! Пасть закрой!

И потом:

— Да соси ты хуй!

Возня за стенкой продолжалась не меньше часа. Вновь звенели шлепки по голому телу. Вася повизгивала, моля о пощаде, Никифоров матюганился, как сапожник. Судя по животным звукам, он сношал Васю нещадно, не давая передохнуть ни ей, ни себе. Два-три раза за вечер было для него нормой.

Впрочем, я не берусь судить о количестве его оргазмов. Это были сессии, взлёты и падения, начинавшиеся с ругани, переходившие в женские крики. Завершали трагедию неизменно низменно сладкие стоны Васи и дикий рык Никифорова. Потом всё успокаивалось.

Прошло ещё два дня. Моя вечерняя рутина вернулась в привычное русло. Я слушал соседей, как люди слушают радио на кухне, радуясь, что это не здесь и не со мной.

Но вдруг что-то сломалось.

После очередной сессии насилия цепной пёс Никифоров по традиции заворчал на Васю, заботливое журчание её голоска вызвало новую волну агрессии с его стороны, ну ещё бы.

Агонизирующий крик ревнивца разнёсся по подъезду:

— Шалава бездетная!

Он говорил ещё что-то, неразличимое на слух, Вася сопротивлялась, щебетала, как ненормальная.

Я аж подскочил с кровати, забегал по комнате. До сих пор она не срывалась на истерику, не кричала так откровенно.

В этот раз, похоже, всё было серьёзно. Её тупо выставили за дверь. Раздался хлопок в предбаннике, молчание, щебет. Потом в соседней квартире зажали звонок. Внезапно он оборвался, словно кто-то с корнем вырвал провод.

Я нервничал, блуждал из комнаты на кухню, переходил на балкон. Наконец не выдержал и приник к двери всем телом, обнаружив себя пялящимся в глазок.

Вася, абсолютно голая, стояла в предбаннике, головкой уткнувшись в Никифоровскую дверь, простирая ручки в немой мольбе, словно оползая на пол, в бесконечном раболепии ища спасения у себя же дома и не находя должного внимания.

Я отпрянул.

«Этого ещё не хватало!» — голенькая Вася выглядела аппетитно, сразу вызвала божественный трепет во всех