Дюрер

него выскакивает раскаленная серебристая сперма.

Обессиленные, мы повалились, на узлы, и некоторое время, молча созерцали потолок и стены, колышущиеся тени деревьев, вдалеке проехала машина, протащив за собой ве-реницу теней по потолку, ветер зашумел в ветвях:. Потом он обнял меня. Мы лежали, обнявшись, приль-нув друг другу.

— Знаешь, я люблю тебя, я не смогу без тебя::. не надо так со мной, зачем ты так мучила меня:.

— Ох, лучше бы ты молчал, мальчик:

— Почему?

— Тебе так больше идет: ничего не нарушает твою красоту: да еще это твоя комната ужасов:

— Отчего ты не хочешь понять:

— Потому что понять это невозможно:

— Если бы ты знала:.

— Как я одинок:.

— Вот и ты уже читаешь мои мысли:

— Лучше бы ты прекратил эти свои чернушные упражнения. Выкинул бы все это на помойку, а лучше бы сжег. И вообще, пойду я в палату, мой принц. — я по-пыталась встать, но он рывком вернул меня обратно.

— Нет, мы уйдем отсюда вместе — сказал он жестко.

— Да, да, завернемся в простыни

Он засмеялся.

— Я тебя никогда не забуду

— Что за патетика: Собрался в мир иной?

— Я же говорил, хочешь ты этого или нет, но ты:

— Ааа, опять про свой знак смерти? Начитался Шиллера, бедный мальчик, Вертером себя представил. Вертер Хауге. Тебе идет.

— Ты — сумасшедшая:

— А ты — образец психического здоровья, только вот комната вызовет несколько вопросов у специалистов:.

— Ты все не так поняла:

— Ну уж, конечно, куда уж нам, убогим.., говорю я, начиная серьезно раздражаться

— Ich liebe dich, Гретхен, улыбаясь шепчет он, обнимая меня, и, глядя мне в глаза с холодным торжеством, снова вставляет мне без всяких предисловий...

Мы некоторое время еще встречались в кастелянтской. Несколько раз мы виделись после моей выписки, но домой к нему я отказалась ехать. Я перестала верить в эзотерику, и это разрушило чары и перестало влиять на меня. Сразу после выхода из больницы я к великой радости родите-лей, вывезла все свои книги на помойку.

Владимир продолжал звонить мне, но — началась учеба, надо было писать диплом, а вскоре я познакомилась с милым англичанином — славистом по имени Джон, и вскоре я вышла замуж и уехала со своим мужем в Лондон. Прожив там 5 лет, родив двух сыновей-близнецов, и вер-нувшись погостить в Москву, я вошла в вагон метро, и увидела Владимира. Я сразу узнала его, хотя он за-метно повзрослел, волосы были обрезаны по плечи, и одет был совсем обычно, очевидно, средневековая эстетика себя исчерпала.

Он стоял ко мне вполоборота, и вдруг, словно что-то почуяв, он стал озираться по сторонам, — я быстро спряталась за чью-то могучую спину, он встал, двинулся в мою сторону, словно сомнамбула, смотря перед собой невидящими глазами, тут в вагон вошла толпа людей, и я, словно Улисс, прикрываясь ими, благополучно выбежала из вагона незамеченной. Теперь я даже не знаю, что с ним, жив ли он, сбылись ли его мрачные предсказания в духе немецких романтиков, что