Тётушка Дженни (буржуйский инфантилизм)

тебя надеюсь ежедневно принимает ванну?

— А что, даже таких больших положено каждый день купать? — удивилась моя тётя.

— Конечно положено, — ответила врач, — А если не получается искупать, надо обязательно перед сном подмывать с мылом.

— Попу и между ножек? — спросила Дженни.

— Ага, — кивнула врач, — Но всё-таки лучше, чтобы ежедневно принимал ванну.

— Я постараюсь каждый вечер Томми купать, — пообещала врачу Дженни.

— Именно в ванне, а не под душем, — добавила врач, — Если мальчика ежедневно купают в ванне, там, под кожицей ничего не успевает скопиться. Вода все вымывает.

— Понятно, — кивнула Дженни.

— Можешь вставать, — сказала мне врач, — Остался только анализ мочи.

— Сейчас дам ему баночку, — засуетилась медсестра.

Я слез с кушетки, нерешительно взяв протянутую мне маленькую пластмассовую баночку.

— Надо туда пописать, — с улыбкой попросила меня медсестра.

— А где у вас детям положено этим заниматься? — поинтересовалась Дженни.

— Такого большого наверно лучше отправить в туалет, — сказала врач, — Хотя наших обычных пациентов — дошколят — никто, понятно, туда не водит.

— Они что писают в баночку прямо тут, в кабинете? — хихикнула Дженни

— Писают тут, — кивнула врач, направляясь с моими бумагами к двери.

— Грудные малыши на кушетке под присмотром мам, — пояснила медсестра, — А дети постарше — вон там за ширмой. У нас там стоит детский горшок.

Медсестра махнула рукой на небольшую ширму в углу комнаты.

— Слышал, Томми? — обратилась ко мне Дженни, — Быстро марш за ширму! И без полной баночки не возвращайся!

Весь красный от стыда, я продолжал стоять посреди кабинета, не представляя, как писать в присутствии двух молодых женщин — даже за ширмой.

— Так и собираешься стоять перед нами голышом? — ехидно улыбнулась моя тётя, — Не начну тебя одевать, пока не пописаешь в баночку.

— Может нам выйти? — предложила медсестра, — А то так стесняется.

— Вот еще! — фыркнула Дженни, — Не надо никуда выходить. Пусть скажет спасибо, что разрешили всё делать за ширмой, а не у нас на виду.

«Все равно будет слышно, как я писаю» — обиженно подумал я, отправившись за ширму.

— Ну? — послышался через полминуты строгий голос моей тёти, — Ты собираешься писать или нет?

Я посмотрел на стоящий у моих ног детский горшок и еще больше покраснел.

— Не слышу струйки! — снова обратилась ко мне Дженни, — Забыл, зачем нужен горшок? Или тебе кто-то должен, как годовалому, держать писюнчик и приговаривать «пись-пись»?

— Ага, сходи подержи ему писюнчик, — засмеялась медсестра.

— Даю тебе, Томми, еще минуту, — сказала Дженни, — И если не пописаешь, действительно приду к тебе за ширму.

«Они от меня не отстанут» — с обидой подумал я.

— Я не шучу, — продолжила Дженни, — Приду и заставлю писать в моем присутствии.

В комнате повисло тяжелое молчание.

— Ничего доверить нельзя, — снова принялась ворчать моя тётя, — Даже такую простую вещь, как в баночку пописать.

Неожиданный скрип стула заставил меня испуганно вздрогнуть.

— Даю тебе последнее предупреждение, — послышался голос моей тёти.

Я тяжело вздохнул и начал писать.

— Наконец понял чего от него хотят, — хихикнула Дженни.

Слушая журчание собственной струйки, мне хотелось провалиться под землю от стыда.

— Не забудь