Бардак

номер части. Мы здесь, недалеко, за вокзалом, в здании ПТУ: — Оленька целует каждого и садится на заднее сиденье машины. И тут краснорожий отвязывается на нас, матерится, грозит трибуналом. Очень хочется двинуть ему в зубы, но мы, в солидарности, делаем настолько свирепый вид, что он затихает, быстро ныряет на место старшего машины и уносится в сторону гостиницы:

Опять бардак. Мы уныло бредем в расположение части, отплевываясь, сквернословя. После драки кулаками не машут. Впрочем, и драки-то не было. Просто у нас, на правах сильного, забрали наше мимолетное счастье. Вот и воюй тут за них:

* * *

Весь следующий день я пытаюсь разыскать Олю, крутясь возле гостиницы. Это многоэтажное здание оккупировали «блины» — офицеры из вышестоящих инстанций с круглыми, лоснящимися, холеными рожами. Не чета нашим, полковым, ночующим среди вонючих солдатских портянок, делящих с нами паек, ранения и увечья. Эти приехали сюда контролировать, распоряжаться, хватать звания и награды. Они-то и наводят бардак.

К гостинице то и дело подъезжают различные машины. Какие-то темные гражданские личности таскают во внутрь звенящие бутылками коробки. Рожи у них, как у тех, с кем мы воюем. Впрочем, кто их тут разберет? К вечеру гостиница начинает гудеть пьяным гулом. В окна летят бутылки и бьются о БТРы охраны. Бардак. Хотя их тоже можно понять: оторвали от теплых и любимых кресел и бросили в неопределенность, в войну. И не перед кем расшаркаться по паркету:

: Оленьку я так и не нашел. Расспросы ни к чему не привели. Комендант гостиницы лишь смеялся и посылал. А часовые пожимали плечами: мало ли сюда баб привозят?

: Мы снова уходим в ночной патруль. Все. Дальше вокзала и гостиницы — ни шагу. Навоевались. Надоело. Молодежь плетется сзади.

— Стой! Узкий луч фонарика оценивающе скользит по цистерне. — - Ну-ка, молодой! — подталкивает Леха Димку. Тот проворно взбирается наверх и начинает откручивать крышку. — - Вино! Женя, гадом буду, вино! — он радостно спрыгивает с цистерны и бежит в роту за ведром. — Вот будет подарок ребятам! А то, некоторые, молодые, хлебают клей, да одеколон. В армии всему научишься.

Димка возвращается быстро. В руках у него — резиновое ведро. Следом — еще два парня из соседнего взвода с такими же ведрами. Мы наполняем емкости и фляжки крепленым, красным как кровь вином, несмотря на то, что ведра отдают бензином.

— Тащимся! — радостно восклицает Валерка, подмигивает, задирает глотку и с бульканьем льет в нее приятную смесь. Мы тоже не отстаем — пропади все пропадом. Теплота разливается по телу. Плевать на службу, плевать на эту войну. Пусть сами меж собой разбираются: чья это территория и кому, на каком языке здесь говорить. Пошлем их по-русски. — Где-то слышны крики и выстрелы, а мы идем назад, в роту, и несем братве ведра, в которых плещется наше хорошее настроение. Многие уже спят и даже обилие вина не отрывает их от ватных подушек. Дембеля и прочая шустрота собираются в прокуренной каптерке и кружками черпают