её ног, в промежуток, приоткрытый ею специально для меня. Она же делала вид, что читает.
Не знаю, может это было игрой, но периодически она сжимала ногами мои ноги, придавливала пальцы, сжимая губки. А потом вновь отпускала. Но в какой-то момент она повернулась, и я понял, что она на грани оргазма. Такие глаза у неё были каждый раз, когда волна уже зародившись, накатывала издалека, предупреждая всё тело о своём приближении. А эти сжимания, просто доступный способ оттянуть эту волну. «Сделай, только тихо! Не хочу привлекать внимание Вики». Она впилась губами в меня, отпрянула, повернулась спиной, оттопыривая зад. Дрожащими руками, направляя член в пылающую от желания пиздёнку, она кусала губы. Не закричать бы. Нам потребовалось минут пять молчаливой борьбы под одеялом, сдерживаемых эмоций, дрожи напряжённых мускулов. В критический момент она впилась зубами в мою ладонь, заглушая рвущийся наружу стон. Укус был тем самым ключиком, которым открывают ворота в райский сад, под названием оргазм. Я заткнул рот подушкой.
Когда говорят, что во время секса подавление проявлений эмоций сдерживает партнёров, снижает накал страстей, я не могу согласиться. Нам, в этой кровати, в этих сумерках, необычность вот такой ситуации, подавление стихии чувств, придало особую пикантность нашей близости. Я кончил так мощно тугой струёй, что даже почувствовал, как сперма мечется там, в тесноте, омывая мой член. Маша же замерла, недвижимая, явно стараясь восстановить дыхание. В тишине дома, нарушаемом только нашим прерывистым дыханием, лаем соседских собак, скрипом бродящего по дому невидимого мифического домового, которому Маша каждый вечер кладёт краюшку хлеба, наливает молоко, слышен был всхлип. Мы приподнялись на локте, прислушались. Так и есть, из комнаты Виктории. Маша посмотрела на меня, откинула одеяло, запуская холодный воздух внутрь горящей от нашей любви постели.
— Плачет. — Она села, прислушалась. Всхлипы были слышнее. — Пойду, успокою.
— Я с тобой? — Окинув меня взглядом, Маша отрицательно покачала головой.
— Не в таком виде. И не сейчас. — Она схватила комок рубашки, подоткнутой под подушку. — Ты сиди. Это женский разговор.
— Да? — По правде, идти мне туда не хотелось.
— Да. — Она натянула рубашку, потом стянула. — Лежи. — И пошла туда, маня за собой голым телом. Интересно, а Виктория там тоже голая? От одной картинки, которую тут же услужливо нарисовало моё воображение, уставший член зашевелился. Виденное мною в бане, сейчас, в темноте избы, причудливо трансформировалось в сильнейший катализатор, запустивший в мошонке бурление. Член стал набухать, призывая уважительно относиться к его запросам. Натянув трусы, хоть как-то прикрывший бухнущий член, я прокрался к ним. Вика уснула на груди у Маши, а та лежала и гладила её по голове, смотря в потолок. Увидев меня, она покачала головой, показал глазами, чтобы я шёл обратно. Засыпал я в одиночестве, даже немного ревнуя Вику, оттянувшей от меня женщину. А, может быть, это было зря? Под утро, в сером полумраке, под мой бок, с одной и другой стороны, прижались обе,