становились его. — Привёз себе малышку?
— Не так всё просто. — Я подтянул пачку документов. — Ребёнка продавать?
— Тут это норма. — Он покачала головой. — Но это уже твои проблемы. У нас на это закроют глаза. А что дальше, тебе решать. Ей всего четырнадцать.
— С половиной. — Я пролистнул паспорт. Елизавета по паспорту была Мелисой и въехала четыре месяца назад.
— Перезрелок для вступления в брак. — Клаус сполз с табурета. — Ты давай отдыхай. А завтра приходи вечерком к нам. Оттянемся.
— Конечно, приду. — Я обнял его. — Ты бы не носился со спецназом бы по Африке. Поберёгся.
— Ещё немного осталось. Через четыре месяца кончается контракт. — Он устало усмехнулся. — Завтра поговорим.
Гроза в Африке это буйство стихии во всём своём великолепии! Извилистые молнии, выкрашивающие всю природу в фантастические цвета, потоки воды, бьющие по голове, так словно ты попал под струю пожарного шланга, потоки воды, жёлтые, бурлящие, уносящие с собой не только всё, что плохо лежит, но и зазевавшихся людей, животных. Одним словом — стихия. Под утро налетела именно такая гроза. Я приоткрыл глаз, посмотрел на фиолетово-неоновые вспышки, опять сомкнул глаза. Сон это то действо, которое нужно доводить до конца, не обращая ни на что внимание. Если нет ничего экстраординарного. А экстраординарное само приходит. В спальню влетела Елизавета, рванула простыню на мне, нырнула ласточкой под неё. Я тут же проснулся. Во-первых, я лежу голый. Во-вторых, она тоже, только в этих узких красных трусиках, ставшими коричневыми в свете молнии. В-третьих, у меня просто утренний стояк. И мне не хотелось бы вот так. Короче, я проснулся, сжался, пытаясь со сна сообразить, что делать.
— Мне страшно. — Она обхватила меня, прижалась своим первым номером к моему боку, дрожа мелкой рябью. — Я боюсь.
— Ты. — Мне надо было как-то прикрыть торчавший член. — Ты погоди. Дай одеться.
— А ты голый? — Она подняла голову. — Ой! — И выскочила из спальни.
Натянув шорты, я двинулся к ней, решив поговорить о страхах и о внезапных заскакиваниях в спальни. Она уже натянула на себя ночную рубашку и мою рубашку и сидела, сжавшись в комок. Нет, дурочка, ругать я тебя не буду.
— Елиза. — Я сел на край кровати. — Пойми, я взрослый мужчина, а ты маленькая девочка. У меня уже могла бы быть такая же дочь.
— Андре, прости. — Голос дрожал, как и она сама. — Я так испугалась. Я боюсь молний. Дядя. — Она отвернулась. — В первый раз пришёл ко мне, когда была такая гроза. — Она не девственница? — Я сопротивлялась, откусила кусок уха, и он избил меня. После чего только бил, но больше не приставал. Очевидно, хотел продать дороже.
— Ладно. — Я подсел ближе, обнял её. — Не бойся.
— Я не боюсь. — Какое у неё жаркое тело! — Я тебя не боюсь. Я тебя люблю.
— Во, как! — Я усмехнулся. Девичья любовь это да. Что-то!
— Не смейся. — Она подняла на меня глаза. Что в них мне не было видно, но я понимал, что