Лора

но увернуться от гусениц все же проще, чем от пули снайпера. Десант уничтожают точечно, нас — всем скопом. Поэтому у десанта шансов куда меньше, чем у нас. Но в этот раз, в этой мясорубке, досталось и им, и нам. И в первую очередь нам — шквальный огонь, это вам не танки...

Ник вдруг припадает к моей ноге губами. Я дергаюсь, но он не дает мне отстраниться. Какое странное и приятное чувство — прохладный влажный язык нежно слизывает остатки крови, а мягкие бархатистые губы массируют кожу вокруг раны. М-м-м...

— Ты такая горячая, — вдруг выдыхает он почти мне в ухо. Я вздрагиваю и отстраняюсь. — У тебя температуры нет? — и заботливо прикасается губами к моему лбу.

И я таю... В буквальном смысле расплываюсь по грязному полу и...

Его лицо напоминает божий лик в каком-то православном монастыре — оно сурово, хмуро, тревожно и обрамлено светящимся ореолом.

— Я вколол тебе жаропонижающее, — говорит он угрюмо. — Надо бы антибиотик, но у меня нет. Так что, как стемнеет, помогу тебе добраться до госпиталя... Ты как в следующий раз соберешься отъезжать, хоть предупреждай...

Улыбаюсь и киваю. Его лицо так близко. Прикрываю глаза. Так близко, что аж больно смотреть...

Хлесткий удар по щеке:

— Ты как? — он встряхивает меня за плечи.

И вот тут-то я не выдерживаю — вытягиваю руки, обнимаю его и тяну на себя.

Он смотрит на меня в недоумении. Вроде как напрягает плечи, а потом...

Я тону в его губах. Они такие сладкие, будто обмазаны медом. А язык — я всегда думала, что целоваться с языком это гадко. Но с ним мне не гадко — его язык мягкий и пупырчатый, а слюна совсем не отвратительная, даже очень вкусная. А еще его язык такой проворный — он уже заполнил весь мой рот и, кажется, останавливаться не намерен.

И руки — они уже во всю шарят по моему телу. Это немного щекотно, но очень приятно. И я прямо чувствую, как на моих форменных штанах расползается пятно моих соков.

Его язык выскальзывает из моего рта, пробегает влажной дорожкой по подбородку и по шее к впадинке между ключиц, потом забирается под майку, пока руки воюют с армейским ремнем... Эх, салага, учись пока я жива! Одно движение — и тяжелый кожаный ремень уже лежит на полу под моей талией, а он с прежней настойчивостью расстегивает крючки на штанах. Сначала у меня, потом у себя.

Горячий, какой же он горячий... и сладкий — его язык возвращается в мой рот, вдоволь наигравшись с моей грудью...

* * *

Я девочка из приличной семьи. Точнее, из пуританской семьи. Точнее, из амишей. Мой отец сам лишил меня девственности. Зачем? Не знаю. Даже мама не ответила на этот вопрос. Но мне было так плохо, что она не могла это спокойно видеть, и, едва я сумела подняться на ноги, мы сбежали. Далеко нам, однако, убежать не удалось — шутка ли, еле ковыляющая девочка-подросток и хромая от рождения пожилая женщина пытаются сбежать от целой кавалькады