После войны

не понять, какое выходило удовольствие...

Ну, и в одну субботу все я сделал как обычно. Затопил, подождал, самовар поставил, девок предупредил. Даже уже посидел в парилке немного, почти не парился — для разогреву... Водка? Ты, мил человек, не глупи. Это ж дураком надо быть, чтобы в бане — водку пить! Да я и вообще её не любил совсем. И сейчас не особо жалую... А пива у нас в колхозе, конечно, не было. Чай, черный чай, с диким медом в сотах и сушенной малинкой. Очень даже кстати вкусно. Чай хороший было трудно достать, но можно. Впрочем, я и зверобоя отвар любил не меньше.
Так вот, сижу я, значит, в парилке, и тут слышу — идет кто-то по снегу, под валенками хрусть-хрусть. Тут и гадать нечего, кто-то из девок... Думаю, — что еще случилось, что меня беспокоят? Посчитай, единственный «культурный отдых», как никак. Кроме сна.

Слышу, заходит в предбанник, топчется там. Потом в парилку стучаться.
Я, хоть и не хотелось совсем, снимаю с гвоздя простынь, заворачиваюсь, открываю. На пороге, — Василиса, в тулуп отцовский укуталась, валенки в снегу. От одного взгляда на неё — холодно стало.
— Ты уже паришься, Пашка? — спрашивает.

— Ну да, — говорю, — А что стряслось-то?
Она мнется, не знает что сказать.

— Да вот, — говорит, — А я к тебе пришла...

И скидывает свой тулупчик. А под ним на ней ничего и не было...

Я вообще-то девок голых повидал уже, по секрету тебе скажу, парень. К тому моменту, я имею в виду. И наших, и немок, везде для предприимчивого солдатика сговорчивая бабенка отыщется, если знать, как искать. И, если тогда и растерялся, то, конечно не оттого, что Василисины телеса увидал. А именно оттого, что родная сеструха мне вот так просто на обозрение себя предъявила.

Обзирать, сказать по правде, было особенно и нечего. Василиса, конечно, за последние месяцы немного поправилась, но, все равно, совсем не купчиха была с картин Кустодиева... Живот плоский, как крышка от кастрюли. Ребра выпирают. Задница — как два моих кулака, твердая и поджарая. Ножки тонкие, худые как спички. Сиськи — красивые, островерхие, как две спелые грушки, с темными сосцами, — но на тощей груди смотрятся странно, будто сами по себе растут. Крепкая, но уж больно жилиста. Хотя, вообще, сестры мои были симпатичные. Курносенькие, сероглазые, русые, миловидные — не принцессы с герцогинями, конечно, но, на свой лад, очень даже справные...

Однако, пока я молчаливо её рассматривал с открытым ртом и вникал в ситуацию, хрен мой под простынкой вник гораздо быстрее, а уяснил глупый орган только, что перед ним девка. Голая. И вполне зрелая — вон какие сиськи торчат! После этого я ничего уже за него сообразить не смог, ибо ничего, кроме этих сисек, да кустика волос у Василисы на лобке, уже и не видел. Машинально подумал, что она же на холоде стоит, дернулся к ней, в парилку затащил, и дверь запер...

А потом?
А потом, я Василису стал парить. Не поверишь. Натурально,