сказала, переведя дух, девочка, и калитка уже была готова захлопнуться.
— Нет, постой, мы еще не отблагодарили тебя за твое послушание, — задержала своими руками дочкины коленки мама.
И мы прильнули разом к этому ароматному, источающему ласковое тепло и вожделение источнику. Мы исступленно терзали юную деву нашими языками и губами, перемазали наши лица ее сладкими соками, перецеловались друг с другом, упились ее вскриками, конвульсиями и бешенным комканьем простыни неугомонными пятками и руками. Не знаю, сколько раз за это время ее маленькая маточка отдала должное нашим стараниям, но несколько спустя все трое лежали почти без чувств — мы влажные до пояса, она — от пояса и с совершенно бессмысленной фразой на устах:
— Прекратите еще, пожалуйста, еще прекратите...
Однако, за все удовольствия надо платить — теперь пришел мой черед. Я откинулся на спину, просунул кисти рук между прутьями кровати, закрыл глаза и замер. Вскоре вокруг меня началось какое-то движение, неясные голосовые сигналы, я услышал торопливый топот босых ног, звук выдвигаемых ...ящиков, неопределенное позвякивание, потом напряженное сопение где-то у головы — и вдруг легкий металлический щелчок и ясное ощущение закрывшихся на запястьях наручников. Видно, мама была не последним человеком в умении предаваться утехам.
Я открыл глаза и улыбнулся:
— Ну, вот я и ваш, желаю хорошо повеселиться.
Отчего-то напряженные лица моих девчонок сразу прояснились, разгладились и налились вожделением запретных приключений.
— Мамочка, давай скорее задерем ему рубашку, — простонала маленькая.
— Не торопись, дочка, мы будем расстегивать по одной пуговичке, начиная сверху, и очень медленно.
— Мамочка, я не могу — у меня руки совсем трясутся — ты сама расстегивай.
Старшая девочка села на мое бедро своим восхитительным гладким лобком и принялась делать задуманное. В это время младшая развернулась попкой в сторону моего лица и так и ерзала у меня перед глазами девичьими прелестями, нисколько уже не заботясь тем, что я вижу что-то запретное.
Когда первая процедура была закончена, повисшее было напряжение и все остальное снова сильно поднялось. Девочка, затмившая мне весь белый свет своей попкой, буквально оцепенела, и я отчетливо увидел, как быстро и неотвратимо набухают и увлажняются ее губки.
— Мамочка, какой он волосатый, как будто вообще никогда не брился, — удивилось наивное дитя.
— Да уж, какой есть, дочка, бери — он твой.
— Такой мне не нужен — я его боюсь. Я хочу гладенького, совсем без волосиков.
Я вспомнил, что совсем недавно вытворял с этими особами, нисколько не считаясь с их мольбами и стыдом, и меня прошиб пот.
— Дочка, я думаю, мама сейчас объяснит тебе, что мужчины там, собственно, никогда и не бреются.
— Ну, какие-то мужчины, может быть, и не бреются, — съехидничала мстительно мама, — а ты сейчас будешь у нас бриться — я не хочу, чтобы ты пугал ребенка своим неэстетичным видом.
Это было как приговор. Мне оставалось только с ужасом наблюдать, как две насильницы вставляют в бритву новое лезвие, деловито выбирают подходящий по аромату крем для бритья, взбивают помазком пену и могучими усилиями, достойными лучшего применения,