Романтика похоти. Т. 2 гл. 5 — моя тётя миссис Браунлоу, продолжение

свой собственный во всей его длине и силе.

— О боже, Чарльз, какой огромный петух у вас! И часто он так стоит?

— Да, дядя, каждое утро это причиняет мне такую боль, пока я не займусь пустяками. И что плохо: эта завитушка становится всё больше и больше, хуже и хуже — год назад она не была и в половину такой большой, как сейчас. Не знаю, что и делать, чтобы вылечиться от этой очень болезненной твёрдости.

— Что ж, ладно, мне надо поговорить с вашей тётей. Возможно она сможет помочь вам. Вы когда-либо говорили об этом ещё с кем-либо?

— О, нет, дорогой дядя! Мне же очень стыдно. Но когда я увидел, что у вас также... такая же самая завитушка, я очень обрадовался: ведь у вас можно спросить совета. Не так ли?

— Совершенно верно. Всегда консультируйтесь со мной об этой части вашего тела, независимо от того, что вы можете чувствовать.

Мы позавтракали, и при посадке в экипаж я могу видеть, как дядя и тетя удовлетворительно обмениваются мнениями явно по этой теме. Мы добираемся до дома приходского священника в Кенте как раз к обеду, на котором я становлюсь объектом большого и пристального внимания их обоих, особенно моей тёти.

Наше длительное и утомительное путешествие заставляет нас раньше обычного отправиться спать. Меня проводят в предназначенную мне спальню, очень удобную, соединяющуюся в одном конце с коридором, а с правой стороны от входа имеющую другую дверь, которая ведёт в туалетную комнату моего дяди и в ванную, а те открываются в их спальню, которая имеет подобную же раздевалку с другой стороны, снабженную платяными шкафами для женской одежды и предназначенную для пользования одной только моей тётей.

Мне желают спокойной ночи, и я полностью предаюсь этому наслаждению и крепко сплю до позднего утра. Меня будит мой дядя, стягивая с меня всю одежду. Конечно, я, как и обычно, необуздан. Он пристально глядит мгновение или два на моего огромного и полностью стоящего петуха и говорит:

— Уже девять часов, и завтрак готов. Мне не хотелось тревожить вас раньше, поскольку вы настолько крепко спали, но сейчас самое время вставать.

— Я вижу, — добавляет он, — у этой вашей завитушки, как вы называете её, опять твёрдость, о которой вы говорили вчера.

И схватив её, мягко сжимает ладонью. Это явно доставляет ему удовольствие, но он довольствуется следующим высказыванием:

— Ваша тётя должна увидеть это, чтобы дать вам кое-какое средство. Завтра утром она придёт и осмотрит её, чтобы убедиться, насколько она тверда и какую боль вам причиняет.

Я отвечаю:

— Это будет очень любезно со стороны тёти. Но что она может подумать, увидев, как я показываю ей свою завитушку? Мама говорила мне, когда я спал в её комнате, чтобы я всегда занимался пустяками в углу и никогда позволял кому-либо видеть это.

Он смеётся над моей очевидной простотой, и говорит:

— Ваша мама была вполне права относительно людей вообще, но ваша тётя — совсем