Моя история. Цитадель

не сломав ее. Иначе, в ней нет просто смысла. Она воздвигнута с этими целями. Это как сделать колесо, которое не катится. Но ведь такого не может быть. Если колесо сделано, и это действительно называется колесом, то оно покатится. Так и тут. Если это цитадель, то из неё нет выхода.

— Ну, под цитаделью можно пониматься всякое. Это может быть просто обычной крепостью. И там есть и вход и выход.

— Эта цитадель не просто физическая крепость. Это запертое пространство. И вся её суть в этом. — Он повернулся ко мне. Его лицо было серьезным. Я не видел такой серьезности на нем, когда он рассказывал мне о других картинах раньше. — Видишь? — он ткнул рукой в картину, куда именно мне было не понятно. — Там есть выходы. Они есть, но их не найти. Либо даже так: тот, кто находится там сам не найдет их. Не сможет. Или не захочет. Иначе, зачем делать цитадель, из которой легко можно выйти или в которую можно легко попасть как в продуктовый гипермаркет? Эта цитадель держится больше на своем предназначении, чем на железе или бетоне. В общем, не знаю. Конечно, каждый увидит своё, это нормально. Я тебе рассказал то, что видел я. — В конце он смягчился, и я уже снова стал узнавать его обычный тон, которым он повествовал истории создания своих полотен. — Давай, снимай. Твоя картина теперь. — Он улыбался, в его словах я не услышал сожаления. Скорее, это походило на то, как заботливый собаковод отдает в хорошие руки щенков породистой овчарки. Думаю, он даже стал доволен моим выбором.

Я снял картину со стены с осторожностью, будто снимал большой хрустальный шар с подставки, затем прислонил её к стенке.

— Не, давай в тубус поместим, потом принесешь его. Или ты как хочешь?

— Я бы в рамке сразу. А то я как её потом?

— Она разбирается легко. Она не клееная, тут просто штифтами скреплена. Картину в тубус, рамку разберем, сложим вместе, обмотаем бумагой, а дома соберешь потом. А так можно случайно ткнуть полотно.

— Да, давай так, действительно, лучше уж целой донести, пусть и со сборкой разборкой.

— Да тут сборки-то, не особо. Ладно, пойдем чайку попьем. Расскажи, сам хоть как. — Арсений позвал меня на кухню. Я охотно согласился.

По сути, кроме сюрреализма, у нас почти не было каких-то других точек соприкосновения интересов, но при этом, мы всегда находили о чем поговорить. Наверно, главной общей такой точкой была способность и желание обсудить абсолютно любую тему. Арсений мог спокойно говорить на темы, которые были интересны мне, а затем мы обсуждали темы, касающиеся его. И не нужно было придумывать, скрывать свое истинное мнение. В таких разговорах я чувствовал себя свободно, я спокойно высказывал свое мнение, без боязни оскорбить его или как-то задеть. Он всё понимал и всегда реагировал адекватно. Правда, и я, старался понимать, где необходимо остановиться и не перегнуть палку.

Спустя