Кастинг. Мила

не мужской половой орган, чмокает её губами. Зря зубами не грызёт! Если бы это была не неопытная, ослепительно красивая девчонка, а моя жена, например, или тридцатилетняя жирная шлюха, я бы уже залепил ей в ухо тумака за такой минет.

Я снова ставлю камеру на штатив, убеждаюсь что девчонка в кадре, а моя физиономия — нет. Беру Милку одной рукой за затылок и с силой надавливаю на голову.

Залупа проваливается в её ротик, острые зубки скребут по ней, она упирается в нёбо. Девчонка мычит и пытается соскочить. Но у меня не соскочишь! Второй рукой (а лапища у меня — будь здоров!) обхватываю её тоненькую шейку:

— Не дёргайся, а то придушу ненароком.
Она оставляет попытки вырваться и жалостливо смотрит на меня своими глазами-шоколадками. Слёзы снова выступают на них, но мне похуй на слёзы. Слёзы меня даже заводят.

Залупа упирается в гортань, давит дальше. Милка мычит и бьёт своими мелкими кулачками меня по рукам, царапается. Но мои руки — словно железобетонные колонны, несокрушимы. Не каждый мужик справится с такими ручищами, не то что мелкая сиповка.

Глаза её наливаются кровью, а тело покрывается испариной. Я отпускаю девчонку отдышаться.

Милка падает на четвереньки, её рвёт желчью, водой и слюной, она долго и хрипло кашляет. Камера скрупулёзно фиксирует этот «интимный» момент. Клиент любит такие неловкие инциденты, да и я не имею ничего против.

— Отдышалась?
Кивает, не меняя позу. Растрёпанные волосы торчат как у ведьмы.

— На тряпку, протри пол. Лучше, блядь, три, лучше! Я же говорю: деньги надо отработать.

— Может, в рот так не надо больше? — хрипит она пуще прежнего.

— Я те дам, не надо! Я те дам! Ишь, чё удумала! Отработаешь всё до копейки!

Снова ревёт. Слёзы капают дождём на многострадальный линолеум ещё советского производства.

— Харэ реветь, как корова! Раньше надо было думать, — подхожу и разглаживаю волосы, а то из-за косм лица не видно, — Ну ладно, так и быть, поебу пока в пизду, передохнёшь в процессе. Пол только протри как следует.

Быстро протирает пол от слёз. Садится на него в позу лотоса, печально смотрит на меня.
— Вставай с пола, не май месяц на дворе. На диван ложись.

Меняю положение камеры, направляю на диван.

Открывается вид на её широко раздвинутые ноги и блестящую от смазки промежность. Надеваю лыжную маску. В ней хоть и жарковато, но куда меньше возни с монтажом.

— Не лежи как бревно, соблазняй меня давай. Да поэнергичней, а то в рот выебу до самого желудка!

Она делает круговые движения тазом и хрипит:

— Трррахни меня, мой тигррр, я вся горррю!

— Да ты просто дикая тигрица! Надо тебя укротить!
Бросаю взгляд на камеру: да, ракурс что надо. Подхожу к извивающейся на диване, словно змея, Милке, пристраиваюсь между тоненьких ножек. Она обнимает меня за поясницу и тянет к себе, её мохнатенькая щёлка бесстыже приоткрыта, лоснится от смазки и пылает огнём. Трусь залупой об неё и аккуратно вставляю. Милка утробно стонет, закатывает глаза и подаётся