произвольная.
Теще самой стала нравиться эта игра — она теперь регулярно кончала, и зачастую, сама подстерегала меня где-нибудь за углом. Когда я хотел, например, предаться отдыху на сеновале в компании старины Уокера, она находила меня, и нежно дрочила, глядя на меня преданным взглядом собачьих глаз. Приходилось объезжать ее по новой, снова и снова. Постепенно она стала напоминать мне свою дочь, и я хотел только одного: трахнуть ее уже по полной программе, не избегая нехристианских мест, и покинуть этот гостеприимный дом — он уже мало чем отличался от моего собственного.
Наступила последняя ночь нашего пребывания в деревне — неделя пронеслась незаметно, оставшись в памяти одним нескончаемым трахом, словно я вступил в Эру Совокупления. В последний день мы с Женькиной мамой почти не виделись: быстрая ебля на кухне встояка, пока она готовила завтрак, и торопливый трах на обеденном столе, пока жена ходила в подвал за квашеной капустой — не в счет...
Женщины занимались упаковкой вещей в дорогу, Гаврила лежал в предбаннике лицом в плошке с кошачьей едой и пускал носом пузыри, а я нежился в кровати после душа, готовясь ко сну.
Я уже дремал, как вдруг почувствовал, что меня осторожно приводят в боевую готовность: кто-то тихо дрочил мой член не спрашивая, хочу я этого, или нет. Это оказалась Женькина мать, которая, присев на краешек кровати, ласкала его руками, с любовью глядя на меня.
— Вы завтра уезжаете, — заговорила она, видя, что я открыл глаза, — и сегодня последняя ночь... Я помню, что Вы мне сказали... Тогда, в первый раз... И я хочу попробовать... Чтобы не жалеть, что не сделала... Когда была такая возможность.
Не давая мне времени на ответ, Алевтина Ивановна потупилась, посмотрела на результат своей ручной работы, и перекрестилась.
— Господи, прости меня, грешную, — сказала она, потом наклонилась, и осторожно лизнула головку.
Я не верил своим глазам: теща опустилась ртом на член, и стала причмокивать губами! Конечно, было приятно, но техника сосания отсутствовала напрочь. Я поднял голову: посередине комнаты стояла моя жена — она тоже не верила своим глазам.
«Дзинь!», раздался стеклянный звук в моей голове: я представил себе, как мои обледеневшие от ужаса яйца медленно отделяются от организма, и отлетают от меня навсегда. Я посмотрел на выражение лица жены, и зажмурился от страха.
Теща увидела Женьку, поперхнулась, и от неожиданности зубами сжала мой орган. Потом она подскочила, схватила Женьку за руку, и потащила из комнаты.
— Мы сейчас, — сказала она сдавленным голосом.
Пока я лихорадочно метался по кровати, выбирая между тем, чтобы выброситься из окна, или забаррикадировать дверь, в комнату вошла похоронная процессия: Женька и ее мама.
— Я все знаю, — глухим голосом сказала моя жена.
Вдруг вспомнились пингвины из мультфильма «Мадагаскар»: «Улыбаемся, и машем!», подумалось мне. Я весь сжался под одеялом, и втянул голову в плечи.
— Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделал для моей мамы, — на лице жены вдруг появилась теплая улыбка, — как в свое время