в кожу, подкрасив ее, и на Рэйчел не было ни одного телесного пятнышка. Белесый шлем, в который слиплись ее волосы, усиливал сходство со статуей, и Корндайку было жутко — особенно при луне, когда Рэйчел окончательно превратилась в мраморное изваяние. Корндайк говорил ей об этом, и они шутили, отвлекаясь от главного...
А главным было то, что тело Рэйчел все откровенней маялось, гнулось и прижималось к Корндайку, — и Рэйчел, влюбленная в своего Ларри, ничего не могла с этим поделать!
Ее тело наполнялось приторной, истомной ломотой, как это бывает в рассветной полудреме; все ее члены распирались ноющими токами, вынуждая Рэйчел извиваться на скаку, как гусеницу, — и она извивалась, и Корндайку приходилось крепко прижимать ее к себе, чтобы она не свалилась...
Чувство наготы, притупленное шоком, вдруг вернулось и оглушило ее, опрокинуло, выбросило в пьянящую пучину ветра, скорости и сладкого, азартного стыда. Рэйчел никогда не подозревала, что нагота может так сводить с ума. Ее тело пронизывалось всеми ветрами Невады, то теплыми, то прохладными, охлажденными подступающей ночью; азартный ритм скачки заливал ее напряжением, ноющим в каждой клетке ее голого тела, стянутого солью. Ей хотелось выгибаться, выкручиваться, кататься в пыли и реветь от томительной щекотки внутри нее...
Голый бутончик терся о шершавое седло, — и вскоре каждый толчок галопа исторгал из Рэйчел короткий стон: а! а! а!... Те же толчки вталкивали в нее каменный член Корндайка — и тот тоже не мог удержаться от стона, подпевая ей: оо! оо! оо!... Конь ритмично подбрасывал их вверх, вливая в гениталии разряд за разрядом...
Эта пытка отличалась от настоящего секса только одним: она не приносила удовлетворения. Они пытались заглушить ее разговорами — Корндайк рассказывал Рэйчел про индейцев, про их нравы и быт, а Рэйчел пересказывала ему любимые книги, — но в какой-то момент все разговоры вдруг прекратились.
Остался только совместный стон, вырываемый из них каждым толчком, — и уже нельзя было делать вид, что его нет. Они ясно чувствовали, как их наполняет общий запретный ток, и какое-то время скакали молча, прислушиваясь к нему. Рука Корндайка поползла по телу Рэйчел, сжала ей грудь...
Внезапно Корндайк притормозил коня и спрыгнул. Рэйчел смотрела на него сверху, приоткрыв рот. Луна мерцала на ее мраморном теле, оставляя чернильную тень под подбородком.
— Мистер Корндайк, вы... — Дэйв. Просто Дэйв, я же просил. — Мистер Дэйв! Что случилось? — Да так, ничего. Просто решил размять ноги.
Корндайку хотелось добавить длинное непечатное, и он добавил его — мысленно. Оба они знали, «что случилось», и оба знали, что лгут — Рэйчел лгала, спрашивая, а Корндайк лгал, отвечая.
— Можно, я тоже сойду? — А в чем дело? — Ну... ну... мне нужно... — Понятно. Только я буду смотреть, — неожиданно сказал Корндайк. — Смотреть? Почему?! Не надо! Дэйв, не надо! — Надо! Я не могу не смотреть на тебя. Мало ли кто тут шастает ночью? Одних ядовитых пауков тут, как дерьма в сортире, — говорил ей Дэйв, подавая руку. Она, колеблясь, смотрела на него, но потом