Из Гёте

Её растила бабушка, бывшая воспитанница Смольного. Женщина должна сохранять достойную осанку. София всегда сохраняет.

Майор встал и обошёл её вокруг, сверля прозрачными глазами. Тоненькая, хрупкая фигурка в скромной белой блузке и чёрной штапельной юбочке в «татьянку», белые носочки на крошечных ножках. Длиннющая толстая коса ниже пояса. Волосы такие тёпло-каштановые, словно тёмный гречишный мёд, в лёгких завитушках на висках. И личико... Личико совсем детское... Да, типичная шпионка! Все они... невинными овечками прикидываются!

Эх, развалить бы её прямо здесь! Чтобы знала, что такая же, как и все, самая обыкновенная. Интеллигенция паскудная! Строит из себя фыфу, а задери юбку, так ничего там особенного нет, кроме обычной бабьей норы.

Майор вдруг ощутил сладкое подрагивание в штанах. Эх, как не кстати! Вот вчера, допрашивая крестьянку Дарью Пименову, он оттянулся на славу. Баба оказалась понятливой. Едва он подошёл вплотную, впериваясь жадным взглядом в большие дыни за блузкой, она выставила корму вперёд, приблизив её к его рукам. Майор без церемоний запустил ладонь под застёжку.

— Погодите, гражданин начальник, — хихикнула баба и, расстегнув пуговки, выпростала свои фрукты наружу.

— Иш, ты! Какая спелая, — засмеялся он и стал мять её груди, словно огромные комья сдобного теста. — Мужик-то давно что ли не пользовался? — спросил, от удовольствия закрывая глаза.



— Давно, — смешно раскрывая рот, согласилась Дарья. — Мужик еще лет пять как сгинул... Ни вдова, ни жена...

— Ой, так уж и не было никого, — хохотнул майор, продолжая скатывать пальцами шарики больших, налившихся словно вишни, сосков.

— Да, конечно, бывало, — Дарья смущённо прикрыла рот широкой ладошкой. — Как без этого? Я женщина, сами видите, справная...

И она, уже разомлевшая от его рук, начинала громко сопеть и подрагивать пышным задом. Ух! Майор быстро поставил её на ноги, развернул к себе широкой спиной и нагнул. Баба послушно порхнула юбку вверх. Мать честная! Портков на ней не было совсем.

— Ты что же, будто знала? — довольно облизнулся майор.

— Та нее... Мы в деревне портки не носим, — протянула Дарья с лёгким смешком.



Взору майора открывалось много вкусного. Большая округлая, словно из сказки, репа, вся белая и сдобная, как необъятный каравай свежего хлеба, плавно перетекала в пышные превеликие бёдра. Шурнув рукой между ними, ощутив тёплую липкость, майор растянулся в довольной улыбке. Он быстро вытащил свою распёртую кувалду и без лишних слов засадил её в мокрую мохнатую кобуру Дарьи. Баба охнула, задрожала и стала поверчиваться на нём, чуть поскуливая как-то по-щенячьи.

— Обопрись, обопрись руками о стол! — скомандовал майор. — Мне поднажать надо.

Она опять послушалась его. И Майор заходил шибче. Кобура у Дарьи была широкая, свободная, кувалда проваливалась легко. А ему очень хотелось тугости, чтоб сжало, обняло его со всех сторон. Впрочем, у Дарьи было другое преимущество — глубина. Он засаживал ей по самые свои шары, ударяя ими о мягкий, трясущийся, будто студень, зад. Майор делал это методично, изредка издавая крякающие звуки, словно и в самом деле забивал кол в землю. И только