Но протеста не звучит, и я продолжаю свое дело.
Но вот, наконец, — то, чего я ждала!
— Госпожа, прошу Вас... — Он не договаривает, но и так ясно, что терпеть дальше уже не в состоянии и просит хотя бы паузы.
— Стервец, не мог сказать раньше. Испачкал мне чистый пододеяльник. — Я зла и цинична. Но победителей не судят. На постельном белье расплываются несколько темно-красных пятен.
Что он сказал??? Не верю своим ушам! Повтори!
— Я подумал, что не стоит бросать начатое на полпути. Пододеяльник все равно испорчен, так что можете не переживать за него, Госпожа. Будьте добры, продолжайте!
Алеша смотрит на меня, приподнявшись на локте. Улыбка дергающаяся, но, черт возьми, он действительно улыбается. Задорно, зло, с вызовом. Обмен ненавистью состоялся...
А ведь действительно хочется продолжать.
Бить!
Не разбирая куда!
Не реагируя больше на просьбы о пощаде!
И я смогу...
Замах. Хлыст огибает плечо, кожаное сердечко впечатывается в грудь. Алексей падает на постель. Молча. Вцепившись в матрас. Напрягая мышцы до каменной твердости.
Замах.
По попе, через бедро, взахлест. Новые линии перекрещиваются с прежними...
Замах.
Через несколько бесконечно долгих минут вижу, как Леша расслабляется. Стоп! Лучше, чтобы он не терял сознания. Выпускаю из руки хлыст и делаю шаг к кровати. Ничего особо страшного, я видела спины и поузористее. Заживет. Как ты там?
Алеша медленно переворачивается на бок, смотрит мне в глаза. Вот тогда становится по-настоящему страшно. Улыбается. С ненормальной, безграничной нежностью. Прокушенные до крови губы слегка вздрагивают. Он протягивает ко мне руку, словно нищий с просьбой о подаянии. Ничего не требуя, не пытаясь прикоснуться, в ожидании. Хочется то ли плакать навзрыд, то ли ругаться самыми черными словами. Кладу свою ладонь на протянутую мне. Алексей с трудом приподнимается и целует мне руку.
— Хозяйка.
Это звучит как утверждение. Видно берут не только в рабы, но и в Господа.
— Алексей...
Сейчас я люблю его. И ненавижу...