в этой бане в полной ночной темноте. Под шум льющейся воды из ковша. Они обливаются по очереди той теперь ледяной ключевой водой и совокупляются по очереди.
Он совокупляется то с одной, то с другой женщиной волчицей.
Кто они? Но, как, ни странно, но он знает теперь их, но не знает еще их имен. И он сам уже не он, а кто-то уже другой. Кто он и сам не знал толком пока. Он уже не знал своего имени. И не помнил уже ничего из своей прошлой жизни. Он словно заново родился. Родился здесь на их глазах, глазах этих двух молодых женщин. Знал только то, что становился волком. Оборотнем волком, таким же, как и они.
Он был теперь здоров и чувствовал себя как-то не совсем обычно. Как-то совсем иначе. Не совсем как обычный человек. Он чувствовал себя более чем обычный человек.
Этот невероятный прилив необычных чудодейственных сил внутри его тела. Нагого молодого тела. Эта яркая желтая Луна и ее яркий свет,
падающий через узкое окно бани и освещающие их ночную обрядовую волчью любовную оргию. Оргию под волчий вой на все болото.
Их обросшие шерстью волчьи тела слились в одно целое под крышей бревенчатой бани.
Он был снова в теле волка. Он чувствовал теперь все. И слышал теперь все. Все на расстоянии. Он даже услышал приближение надвигающейся на лес грозы. И затихающие перед ней все лесные звуки. Его дикий волчий вой подхватывали те, кто стоял вокруг той бани. От этого воя сотрясался
болотный, ночной лес. И он долетал до самой Снежницы, пугая всех, кто не спал в ту ночь. Особенно немцев.
Даже оберполковник Гюнтер Когель соскочил с постели и выбежал на крыльцо из одного сельского недалеко от школы комендатуры дома, где он подселился к одной из жительниц деревни. Он вместе с адьютантом фельтфебелем выскочил на крыльцо с парабеллумом в руках и оторопело смотрел в ту сторону селения, где было то волчье болото, и был Волчий хутор. Почти все немцы повыскакивали, кто в чем на улицу Снежницы громко по-своему напугано что, то говоря. Вместе с напуганными не меньше селянами они стояли и смотрели туда, откуда доносился до их ушей волчий вой.
В покошенном деревенском коровнике Пелагиных замычала напуганная снова корова Зорька. Забился под подворотню единственный на всю деревню оставшийся в живых чудом петух. Он еще по дороге вырвался из рук бегущей обратно домой Симки и, опередив ее залез напуганный и притих под досками деревенского домашнего порога. А на горизонте собиралась страшная гроза. Летняя ночная гроза и сверкали молнии, тоже громко грохоча под фронтовую канонаду где-то там, у линии фронта.
Этот волчий вой напугал и самого Дрыку. Он и так был напуган такой вот неожиданной встречей с лесным ужасом болота, а тут еще этот кошмарный многоголосый волчий вой.
Дрыка прижался к сосне и заткнул руками уши. Его горящий фонарик упал в болотную топь под его ногами и