Кому на Руси жить хорошо

— Ты девка сдурела, поди?

— А что такого? — удивлась Настюха.

— А вот что! — и Агафья, ухватив под локоть своей маленькой, но сильной рукой, поволокла ее через покои к большому зеркалу, так и стоящему занавешенным с момента кончины старого барина.

— Зри! — сдернув покрывало, кричала она.

Из глубины темного стекла на Настю смотрела девка годов осемнадцати. Под сарафаном угадывались большие наливные сиськи и жопа. Лицо девки, набеленное, с нарисованными углем бровями и обводкой вокруг глаз, красными от свеклы губами и щеками, выглядело растеряно.

— Это я что ли! Батюшки мои, Николай Угодник! — узнала она свое отражение и заулыбалась ровными зубками, старательно натертыми углем еще с утра.

Улыбка получилась жутковатой: на белом лице чернел провал.

— Нет, не ты это, — в сердцах ответила Агафья, — а курва подзаборная, блядина, которой грош цена в базарный день! Тебя барин зачем в дом привел? Блядовать и харю красить? Али работать? Думаешь, никто в доме не видит, как ты на хозяина зыркаешь бесстыже, да все сиськами со сракой крутишь? Стервь ты бесстыжая!

Если смыть побелку с лица Насти, то можно было бы увидеть, как она густо покраснела. Слезы брызнули у нее из глаз от обидных слов ключницы. А ведь права Агафья. После наказания на конюшне как с ума сошла Настюха, слговно заворожил ее барин. Все время вспоминала, как лежала привязанная, и его упругие и требовательные пальцы проникали в нее и будили что-то, что описать у нее не хватало слов. И от воспоминаний этих наливались сиськи тяжестью и становились соски вишнями, а между ног все мокрело, словно ключ начинал бить. И тогда набрасывалась она на своего Степана и скакала на его отростке яростно, как воевода на коне, или подмахивала свёкру-батюшке что было сил. Только ни с одним, ни с другим не было той сласти, что она изведала с Гавриилом Романовичем.

— Разохотилась баба, — обычно говорил свёкр, вытаскивая из неё опавший кляп и вытирая его о подол рубахи, — толковая бабёнка ты у меня, — и, хлопая по молочной мякоти ягодиц, смотрел, как из киноваревой кунки вытекало тягучее и белое семя.

— Нечего тут сырость разводить, — вернула её к реальности ключница, — отъебал тебя, небось, барин, вот ты забыть и не можешь?

— Угу, — всхлипывая, ответила девка.

— Слушай меня, Настя! — вдруг переходя на шепот, начала Агафья, — сдаётся мне, что барин наш страшный колдун. Нет в этом доме ни одной девки, которую он на кукан свой не посадил, и каждая от него сласть получила несказанную. Видать сам нечистый подучил его, как наш бабский род к себе привязать. Он ведь к каждой подход нашел, какой что радость доставляет, той то и даёт. Это не то, что наши мужики деревенские: сунул-вынул и пошел. Раз он тебя ебать начал, то не остановится теперь. Только сделает это по-своему, как только ему одному ведомо. Так что жди своей очереди и не лезь вперед, не ты одна умная