жгли огне-о-ом!
— Ты поправишься. Я присмотрю за тобой. Все женщины племени проходят через то, что прошла ты. Просто у них это более растянуто во времени. — уговаривал Хрох сестру. — Не реви, я сказал! Как только сможешь встать, мы уйдем, и будет у нас с тобой все лучше прежнего, слово даю.
Он достал из кармана на поясе костяной бутылек и протянул сестрице:
— Пей. Если только не хочешь родить на благо племени от бес знает кого.
Он вручил Ло снадобье. Та отставила его в сторону.
— Это без надобности, я ведь уже... Послушай, мне столько всего тебе нужно рассказать... — начала Ло, пытаясь подобрать слова.
В тот же миг деревянная дверца хрустнула под чьей-то ногой и в дом вломилось три воина.
— Именем Безликого бога вам приказано явиться на суд старейшин! — рявкнул самый голосистый. Двое прочих сохраняли равнодушие статуй.
Хрох помог Ло встать и дал опереться на свою руку. Никто больше не связывал мятежных брата с сестрой, но в спину им смотрели острые пики. Они намекали: этот визит не дань вежливости, а суровая необходимость. Их провели через все селение под взорами соплеменников. От обилия осуждающих взглядов на них чуть не загорелась одежда.
Воины сопроводили Хроха с сестрой в округлый шатер на холме. Отсюда, с вершины, открывался вид на всю долину, что издревле цимпане считали своей землей. Поравнявшись с деревянными изваяниями духов леса, вояки неподвижно застыли на страже. Теперь и они стали походить на тотемы.
Двое отодвинули полог и шагнули в полумрак обители старейшин. Их окутал сладковатый дым ароматических лучин. Посреди шатра раскинулся широкий длинный стол с обилием кушаний. За пиршеством восседали четыре длиннобородых старца в белых одеяниях. Ло впервые видела людей, воле которых была подчинена вся ее жизнь. Немощные и хилые, с безрадостными морщинистыми лицами они совсем не вызывали трепета.
«Так вот вы какие, вершители судеб, — думала она. — Тоже мне, трухлявые пни. Только ткни и развалятся». Пока она рассматривала высокий свод шатра, расписанный под звездное небо, ввели земледельца Уша. Ло злорадно хмыкнула. Фермер, хотя и выглядел после избиения жутко, держал голову высоко и не опустил глаз пред старейшинами.
Древние как мир мудрецы долго совещались. Они трясли бородами, качали головами и негодующе посматривали на первого ловчего и земледельца. Ло была для них словно пустое место — почтить женщину вниманием старейшинам не дозволяли традиции. Наконец самый древний счел нужным подняться. Он воздел вверх укоряющий палец и скрипуче, раскатисто произнес:
— Вы трое околдованы злыми духами и темными чарами привязанности. От вас нет проку великому народу цимпан. Волею богов отныне вы изгнаны из племени! Мерзавке Ло мы не дозволяем взять с собою ничего, кроме того, что на ней надето. Порабощенный собственной сестрой презренный Хрох может взять свое оружие: мы помним заслуги первого ловчего. Уш может взять телегу и любое свое имущество, что на нее положит, ибо его проступок меньше прочих. Прервать кару, наложенную нами, страшное деяние, но не столь