бессовестно развернули вульву и демонстрировали темнеющий провал конвульсирующего влагалища.
Подцепив солидный кусок мороженого чайной ложкой, я двумя пальцами растянул вход во влагалище. Надя, с довольным «У-у?!», всем телом подалась мне навстречу, а я предательски опустил в неё ложку с мороженым, которая сгинула в вагине вместе с ручкой. Вспомните школьные годы, когда друзья — садисты со смехом засовывали тебе за шиворот сосульку или снежок. Надя часто застонала — «Уф! Уф! Уф!» казать что-либо с забитым головкой ртом она не могла. Живот её напрягся, и из влагалища появилась ручка ложки, которую я тут же вынул, и устрица сомкнула створки. Молочные струйки потекли по промежности. Вознаграждая женщину за мучения, я вобрал всё её вульву в рот и довольное «Ойу-у!» стало мне наградой.
— Лёд есть? Неси. — Обратился я к Свете, услужливо держащую креманки.
Пока Света хлопала на кухне дверкой холодильника и выбивала не послушные кубики из формочки, я скормил Надиной вагине половину мороженого. Видимо лоно привыкло к холоду и к тому времени, когда вернулась Света с кубиками льда, устрица влагалища снова приоткрыла створки. Три прозрачных, с воздушными пузырьками вкраплений, кубика скрылись в темнеющем провале и, чтобы отрезать им обратную дорогу, я заткнул выход членом.
И я, и Надя хором завопили. Надя от неожиданности, а я от боли. Её вагина сжалась так, что, смяв всё её содержимое в один комок, буквально, с силой выплюнула из себя и лёд, и член, и, тонкой струйкой, остатки растаявшего мороженого.
— Дурак! — выскочив из-под Макса, набросилась она на меня с кулаками, повалив на спину. — Надо же придумать! Холодно ведь! Вот простудишь меня, можешь больше не приходить!
— Я сейчас погрею!
— О! О! О! О! — затряслись надо мной груди Нади под толчками Макса, который не пропустил её удобную позу.
— ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! — звякнул звонок в прихожей.
— Кого несёт в такую рань?!
Надя нехотя слезла с члена и, на ходу натягивая халат, направилась к двери. Я машинально поискал глазами часы. Начало девятого. Рановато для гостей утром выходного дня, а мы и попили, и поели, и баб поимели.
— Во бля! Ты что совсем ёбнулась! В такую рань?
— Он не шевелиться.
— Так ему и надо. Нечего по чужим бабам шастать. Ему, что тебя не хватает или может, не даёшь?
— Да не стоит у него после зоны! Совсем! Услышал, как ты бутылками на площадке гремела вот и захотел на халяву выпить! А тут эти...
Женщина смолкла, уставившись на наши тараны, смотрящие на неё исподлобья. Без бигуди, худощавая женщина лет сорока, в домашнем халате уже не смотрелась скандальной бабой.
— Спит? — поинтересовался Макс.
— Нет. Только глазами моргает, слёзы текут и всё.
— Вовремя ты его сковородкой. Вот он на паралич и нарвался. Не должно было этого случиться. Ладно, поднимем твоего импотента и член поднимем. Но за это платить придётся.
— Я всё отдам, только кроме квартиры у меня ничего не осталось, всё пропил, сволочь!
— Мы натурой возьмём. —