одежду и становись на четвереньки. Думаю, дорогой Сильвиан предпочтет, чтобы сегодня утром все было именно так». Или, это могло быть таким образом: «Встань прямо перед ним, и дайте нам рассмотреть, как он это проделает!»
— Скажи, пожалуйста, — прервала его аббатиса, — твоя бабушка разрешала тебе оставаться в комнате в то время, пока там происходили эти странные события?
— Да, мадам, — ответила Луиза, — потому что она была одной из самых высокомерных аристократок и считала своих крестьян просто животными. Я уверена, что она считала Марѝ, — которая на самом деле была хорошенькой, пышненькой, с округлой попочкой и белыми бедрами, — ни капельки не лучше той уродливой скотины, с которой принуждали ее за плату проституировать свое девичье тело. А что касается моего присутствия в комнате, то она полагала, что это не более важно, чем как если бы одна из ее любимых собачек в нашем присутствии быстро превратилась бы в хорошенькую сучку. Когда это случалось, — а частенько так и бывало, — мадам наблюдала за происходящим через лорнет и предавалась предсказаниям о том, каким в результате будет помет. И точно так же она обычно размышляла о том, какое наследство Марѝ принесет в мир после того, как ее отымеет тупая скотина. Но эти отвратительные ожидания не оправдались, и я была этому чрезвычайно рада, но, как я уже сказала, сама мадам была этим разочарована.
У госпожи де Флерѝ, была очень большая ферма, примыкавшая к замку, где находился обычный набор слуг, пахарей, возчиков, пастухов и так далее. Аннет испытывала более чем просто обычную симпатию к красивому молодому человеку, который ведал домашней скотиной. И однажды утром случилось так, что мы шли через двор, на котором не встретили никого, кроме этого самого Робера, ведущего на поводу прекрасную белую телку.
— Доброе утро, мадемуазель Аннет, — поздоровался он.
— Доброе утро, месье наглость! — ответила она. — Куда это ты собрался с этим прелестным созданием?
— Она собирается принести вам большую пользу, и это как раз то, чего хотел бы вам дать и я, — сказал он.
— Скажите на милость, что же это? — спросила Аннет.
— Пойдемте, и вы все увидите, — последовал краткий ответ.
Так как нам больше нечего было делать, а безделье — мать всех бед, мы последовали за ним в большую конюшню, располагавшуюся в дальнем углу двора, где — как я знала, но ни разу не видела, — держали крупного и ценного, но очень свирепого быка для разведения молодняка.
Робер провел нас в хорошо ухоженную конюшню, сообщив, чтобы мы не боялись, что там достаточно места, что бык всегда привязан за кольцо в носу и что в конюшне у него есть его молодой помощник по имени Жан.
Но когда мы вошли, то увидели там не только Жана, но и Марѝ. После того, как я выразила свое удивление, она извинилась, сказав, что этот вонючий грубиян, как неуважительно она отозвалась о месье Сильвиане, болен, — он или перетрахался, или перепился, — и поэтому она вышла