Сын Танелона

до того же состояния. Одурманенные вкусом и растянувшимся наслаждением, долгоухие опустились в воду и стали тщательно вылизывать источник лакомой влаги, при этом они поминутно переходили к нежным поцелуям, массировали всё ещё тяжёлые «дыньки» и сжимали стержень доящими движениями, чтобы получить всё, что могло остаться в уретре. Убедившись, что больше не удаться выжать ни капли, эльфы поднялись и, не сговариваясь, обняли своего хозяина за талию.

— Веса ...тунта мирре та, оматта!

— Не оставляй нас, хозяин!

Танелонец задумчиво посмотрел на двух изящных тонких созданий, поглощавших его семя с такой охотой, даривших ему ласки своих слабых нежных тел, проявлявших любовь к нему, одному из самых грозных и опасных разумных существ в мире... Танелонцы не испытывают большинства эмоций, они не боятся, не стыдятся, не печалятся и почти никогда не скорбят. Танелонцы не считают себя ущербными, где бы ни находились, и проявление хорошего отношения к себе воспринимают не с благодарностью, а скорее с удивлением. Самсон всё ещё не знал, что чувствует по отношению к ним, ведь для него, даже столь приятные ощущение как пик соития значили крайне мало, это люди и эльфы готовы совершить нечто из ряда вон, дабы получить желанную женщину, или мужчину, но танелонцы вечно жаждут лишь крови, и для того, чтобы получать её вдосталь, им нужно лишь оставаться собой... И всё же, он не хотел оставлять их. Гигант принял решение.

— Я пойду в ту же сторону, что и эльфы, возможно, увижу границы ваших земель, или что-то интересное...

Иллиам вскарабкалась на него как на дерево с ловкостью молодой рыси, на этот раз её брат почти не опоздал и любовники скрепили решение спонтанным тройственным поцелуем.

— Для нас это очень много значит, хозяин! — прошептала она ему на ухо.

Остаток ночи троица провела на берегу, эльфы заснули прямо на Самсоне после третьего обильного извержения семени, предварительно вылизав себя, и друг друга. Они даже не стали прикрываться, спали обнажёнными на огромном теле, источающем жар.

Утром любовники помогли гиганту влезть в кожаную броню. Прошлым вечером, когда танелонец омывал свою экипировку, она, будучи кожаной, разбухла, а поскольку за утехами он забыл надеть её вовремя, броня за ночь высохла и теперь едва-едва налезала на торс. Чувствуя, как плотно облегает доспех, повторяющий контуры его тела, гигант следил за одевающимися эльфами, которые то и дело стремились продемонстрировать ему всё то, что он уже тщательно изучил и чем фактически владел.

— Хозяин, наша ставка в той стороне!

— Я иду не туда. А в ставку Скидийских Воробьёв. Надо попрощаться с ними. Пусть мы никогда не были едины, но я четыре года шёл в одну с ними сторону.

— Хозяин, эльфы встают рано, идут быстро. Наш лорд уже наверняка в пути, и будет чудом, если мы его догоним! Не можно ли бросить сантименты?

— У танелонцев нет сантиментов, малышка. Но у нас есть порядочность. Если я уйду просто так, они будут вспоминать обо