Тридцать три. Часть 29

за ними. Самогон был крепкий, как ему положено, с душком, но не противный. Крякнул, и закусил солёным хрустящим огурцом.

— Девчонки, хорошие вы или так себе выясним позже. Я вот удивляюсь, откуда в доме староверов такие нравы?

— Ха! Староверов! То, что мужики в нашей семье были крепкими хозявами — это точно, но домострой у них был, особый. Женщина в доме — обслуга и подстилка, причём любая женщина, мать, жена, дочь, невестка, внучка, любая, кто суда попадал. Любой из мужчин мог иметь кого ему заблагорассудится, когда и где угодно. Женщины ходили в доме, как мы сейчас в рубахах, может чуть длиннее, но всегда под ними голыми. А во всём другом? Женщин никогда не били, хорошо кормили, на выход богато одевали, но по одной никогда не выпускали. Вот откуда наши нравы, только вот теперь мужиков нет. Был брат-балбес. Да и не мужик он был, так рохля. После смерти матери совсем распустился — водка, наркотики, передоз. А вот, благодаря трепливому языку братишки, мужей нам Бог не дал, сторонятся нас, как прокаженных. Даже не пристают. Вот такая наша не весёлая история.

— Ясно! Так давайте накатим за вас, за то чтобы появился у каждой из вас настоящий мужик.

— Да бы! Да хоть бы одного на всех, черт побери! Годы-то уходят!

— Ну, ну! Будет и на вашей улице праздник. За вас!

Крепкий самогон требовал закуски, и я навалился на жареную свиную отбивную. Девчонки нехотя ковырялись в своих тарелках, каждая думая о своём. И что мне сними в таком настроении делать? Им нужен праздник, а тут получились натуральные поминки по уходящей молодости.

— Так! Вы меня сюда зачем притащили? Накормить байками и отправить восвояси? Хватит сопли распускать! Коли я здесь один мужчина, то сейчас устроим лотерею, я — приз.

— Не! Давайте в бутылочку! На кого указала, тот целует всех!

Выпили и перебрались на пол. Бутылка, как ей и положено, постоянно располагалась вдоль досок и целовать все приходилось то Тане, то Мане, сидящих на против. Поцелуи сестёр были быстрыми, в щёчку, на моих же губах задерживались дольше, проникая языком в рот, а их нежно гладил, не стесняясь проникать и в вагины.

Саньке надоела такая вопиющая несправедливость и она принесла большой круглый деревянный поднос. Первый же бросок указал на неё. Она не стала целовать сестёр, а подойдя ко мне повалила на спину и легла сверху. Целовалась она с чувством, мне это нравилось и моему пацану тоже. Член ворочался между её ног пытаясь встать во весь рост. Желание сорвать с неё рубашку, мешающую почувствовать её тело, поднимало волну возбуждения. Я задрал ей рубашку, впился в ягодицы пальцами, мял плотные груди. Вожделение обладать этой женщиной сейчас, немедленно, заставило мня опрокинуть её на спину, раздвинуть ноги и без всякой прелюдии вонзить в неё член. Её истекающая соками вагина, узкая и горячая, напряглась, за пульсировала. Боже! Она кончила! Вот так сразу? Саня